- Ба, ба, ба! Петр Петрович!.. Как поживаете?
Петр Петрович чуть не бросился ко мне на шею и потащил меня, слегка
качаясь, в маленькую особенную комнату.
- Вот здесь, - говорил он, заботливо усаживая меня в кресла, - здесь
вам будет хорошо. Человек, пива! нет, то есть шампанского! Ну, признаюсь, не
ожидал, не ожидал... Давно ли? надолго ли? Вот, привел Бог, как говорится,
того...
- Да, помните...
- Как не помнить, как не помнить, - торопливо перервал он меня, - дело
прошлое... дело прошлое...
- Ну, что вы здесь поделываете, любезный Петр Петрович?
- Живу, как изволите видеть. Здесь житье хорошее, народ здесь радушный.
Здесь я успокоился.
И он вздохнул и поднял глаза к небу.
- Служите?
- Нет-с, еще не служу, а думаю скоро определиться. Да что служба?..
Люди - вот главное. С какими я здесь людьми познакомился!..
Мальчик вошел с бутылкой шампанского на черном подносе.
- Вот и это хороший человек... Не правда ли, Вася, ты хороший человек?
На твое здоровье!
Мальчик постоял, прилично тряхнул головкой, улыбнулся и вышел.
- Да, хорошие здесь люди, - продолжал Петр Петрович, - с чувством, с
душой... Хотите, я вас познакомлю? Такие славные ребята... Они все вам будут
рады. Я скажу... Бобров умер, вот горе.
- Какой Бобров?
- Сергей Бобров. Славный был человек; призрел было меня, невежу,
степняка. И Горностаев Пантелей умер. Все умерли, все!
- Вы все время в Москве прожили? Не съездили в деревню?
- В деревню... мою деревню продали.
- Продали?
- Сукциона... Вот, напрасно вы не купили!
- Чем же вы жить будете, Петр Петрович?
- А не умру с голоду, Бог даст! Денег не будет, друзья будут. Да что
деньги? - прах! Золото - прах!
Он зажмурился, пошарил рукой в кармане и поднес ко мне на ладони два
пятиалтынных и гривенник.
- Что это? ведь прах! (И деньги полетели на пол.) А вы лучше скажите
мне, читали ли вы Полежаева?
- Читал.
- Видали ли Мочалова в Гамлете?
- Нет; не видал.
- Не видали, не видали... (И лицо Каратаева побледнело, глаза
беспокойно забегали; он отвернулся; легкие судороги пробежали по его губам.)
Ах, Мочалов, Мочалов! "Окончить жизнь - уснуть", - проговорил он глухим
голосом.

Не более! и знать, что этот сон
Окончит грусть и тысячи ударов,
Удел живых... Такой конец достоин
Желаний жарких! Умереть... уснуть...

- Уснуть, уснуть! - пробормотал он несколько раз.
- Скажите, пожалуйста, - начал было я; но он продолжал с жаром:

Кто снес бы бич и посмеянье века,
Бессилье прав, тиранов притесненье,
Обиды гордого, забытую любовь,
Презренных душ презрение к заслугам,
Когда бы мог нас подарить покоем
Один удар... О, помяни
Мои грехи в твоей святой молитве!

И он уронил голову на стол.