Я ее себе
именно такою воображала", - прибавила она шепотом, упираясь глазами в глаза
Татьяны Борисовны. "Не правда ли, вы не сердитесь на меня, добрая моя,
хорошая моя?" - "Помилуйте, я очень рада... Не хотите ли вы чаю?" Гостья
снисходительно улыбнулась. "Wie wahr, wie unreflektiert"* - прошептала она
словно про себя. - "Позвольте обнять вас, моя милая!"
______________
* Как правдива, как непосредственна (нем.).

Старая девица высидела у Татьяны Борисовны три часа, не умолкая ни на
мгновенье. Она старалась растолковать новой своей знакомой собственное ее
значенье. Тотчас после ухода нежданной гостьи бедная помещица отправилась в
баню, напилась липового чаю и легла в постель. Но на другой же день старая
девица вернулась, просидела четыре часа и удалилась с обещаньем посещать
Татьяну Борисовну ежедневно. Она, изволите видеть, вздумала окончательно
развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно,
уходила бы ее наконец совершенно, если бы, во-первых, недели через две не
разочаровалась "вполне" насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если
бы не влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила
в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится,
благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила "всю себя" в
жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы,
упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии - и довела наконец
бедного юношу до мрачного отчаяния. Но молодость взяла свое: в одно
прекрасное утро проснулся он с такой остервенелой ненавистью к своей "сестре
и лучшему другу", что едва сгоряча не прибил своего камердинера и долгое
время чуть не кусался при малейшем намеке на возвышенную и бескорыстную
любовь... Но с тех пор Татьяна Борисовна стала еще более прежнего избегать
сближения с своими соседками.
Увы! ничто не прочно на земле. Все, что я вам рассказал о житье-бытье
моей доброй помещицы, - дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме,
нарушена навеки. У ней теперь, вот уж более года, живет племянник, художник
из Петербурга. Вот как это случилось.
Лет восемь тому назад проживал у Татьяны Борисовны мальчик лет
двенадцати, круглый сирота, сын ее покойного брата, Андрюша. У Андрюши были
большие светлые, влажные глаза, маленький ротик, правильный нос и прекрасный
возвышенный лоб. Он говорил тихим и сладким голосом, держал себя опрятно и
чинно, ласкался и прислуживался к гостям, с сиротливой чувствительностию
целовал ручку у тетушки. Бывало, не успеете вы показаться - глядь, уж он
несет вам кресла. Шалостей за ним не водилось никаких: не стукнет, бывало;
сидит себе в уголку за книжечкой, и так скромно и смирно, даже к спинке
стула не прислоняется. Гость войдет - мой Андрюша приподнимется, прилично
улыбнется и покраснеет; гость выйдет - он сядет опять, достанет из кармашика
щеточку с зеркальцем и волосики себе причешет.