. Что
нам подле будущего судьи стоять-то...
Он взял меня под руку, и мы отошли к окну.
- Я слыву здесь за остряка, - сказал он мне в течение разговора, - вы
этому не верьте. Я просто озлобленный человек и ругаюсь вслух: оттого я так
и развязен. И зачем мне церемониться, в самом деле? Я ничье мнение в грош не
ставлю и ничего не добиваюсь; я зол - что ж такое? Злому человеку, по
крайней мере, ума не нужно. А как оно освежительно, вы не поверите... Ну
вот, например, ну вот посмотрите на нашего хозяина! Ну из чего он бегает,
помилуйте, то и дело на часы смотрит, улыбается, потеет, важный вид
принимает, нас с голоду морит? Эка невидаль - сановное лицо! Вот, вот, опять
побежал - заковылял даже, посмотрите.
И Лупихин визгливо засмеялся.
- Одна беда, барынь нету, - продолжал он с глубоким вздохом, - холостой
обед, - а то вот где нашему брату пожива. Посмотрите, посмотрите, -
воскликнул он вдруг, - идет князь Козельский - вон этот высокий мужчина с
бородой, в желтых перчатках. Сейчас видно, что за границей побывал... И
всегда так поздно приезжает. Глуп, скажу я вам, один, как пара купеческих
лошадей, а изволили бы вы поглядеть, как снисходительно он с нашим братом
заговаривает, как великодушно изволит улыбаться на любезности наших голодных
матушек и дочек!.. И сам иногда острит, даром что проездом здесь живет; зато
как и острит! Ни дать ни взять тупым ножом бечевку пилит. Он меня терпеть не
может... Пойду поклонюсь ему. И Лупихин побежал навстречу князю.
- А вот мой личный враг идет, - промолвил он, вдруг вернувшись ко мне,
- видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на голове, - вон,
что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на все стороны озирается,
как волк? Я ему продал за четыреста рублей лошадь, которая стоила тысячу, и
это бессловесное существо имеет теперь полное право презирать меня; а между
тем сам до того лишен способности соображенья, особенно утром, до чаю, или
тотчас после обеда, что ему скажешь: здравствуйте, а он отвечает: чего-с? А
вот генерал идет, - продолжал Лупихин, - штатский генерал в отставке,
разоренный генерал. У него дочь из свекловичного сахару и завод в
золотухе... Виноват, не так сказал... ну, да вы понимаете. А! и архитектор
сюда попал! Немец, а с усами и дела своего не знает, - чудеса!.. А впрочем,
на что ему и знать свое дело-то; лишь бы взятки брал да колонн, столбов то
есть, побольше ставил для наших столбовых дворян!
Лупихин опять захохотал... Но вдруг тревожное волнение распространилось
по всему дому. Сановник приехал. Хозяин так и хлынул в переднюю. За ним
устремились несколько приверженных домочадцев и усердных гостей... Шумный
разговор превратился в мягкий, приятный говор, подобный весеннему жужжанью
пчел в родимых ульях. Одна неугомонная оса - Лупихин и великолепный трутень
- Козельский не понизили голоса... И вот вошла наконец матка - вошел
сановник. Сердца понеслись к нему навстречу, сидящие туловища приподнялись;
даже помещик, дешево купивший у Лупихина лошадь, даже тот помещик уткнул
себе подбородок в грудь.