- А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, - продолжал Павел, -
которые так жалобно кричат.
- Лягушки? Ну, нет, это не лягушки... какие это... (Цапля опять
прокричала над рекой.) Эк ее! - невольно произнес Костя, - словно леший
кричит.
- Леший не кричит, он немой, - подхватил Ильюша, - он только в ладоши
хлопает да трещит...
- А ты его видал, лешего-то, что ли? - насмешливо перебил его Федя.
- Нет, не видал, и сохрани Бог его видеть; но а другие видели. Вот на
днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и все вокруг одной
поляны... Едва-те к свету домой добился.
- Ну, и видел он его?
- Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, окутанный, этак
словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и
глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает...
- Эх ты! - воскликнул Федя, слегка вздрогнув и передернув плечами, -
пфу!..
- И зачем эта погань в свете развелась? - заметил Павел. - Не понимаю,
право!
- Не бранись, смотри, услышит, - заметил Илья.
Настало опять молчание.
- Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, - раздался вдруг детский голос Вани,
- гляньте на Божьи звездочки, - что пчелки роятся!
Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и
медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков
поднялись к небу и не скоро опустились.
- А что, Ваня, - ласково заговорил Федя, - что, твоя сестра Анютка
здорова?
- Здорова, - отвечал Ваня, слегка картавя.
- Ты ей скажи - что она к нам, отчего не ходит?..
- Не знаю.
- Ты ей скажи, чтобы она ходила.
- Скажу.
- Ты ей скажи, что я ей гостинца дам.
- А мне дашь?
- И тебе дам.
Ваня вздохнул.
- Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая.
И Ваня опять положил свою голову на землю. Павел встал и взял в руку
пустой котельчик.
- Куда ты? - спросил его Федя.
- К реке, водицы зачерпнуть: водицы захотелось испить.
Собаки поднялись и пошли за ним.
- Смотри не упади в реку! - крикнул ему вслед Ильюша.
- Отчего ему упасть? - сказал Федя, - он остережется.
- Да, остережется. Всяко бывает: он вот нагнется, станет черпать воду,
а водяной его за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить:
упал, дескать, малый в воду... А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, -
прибавил он, прислушиваясь.
Камыши точно, раздвигаясь, "шуршали", как говорится у нас.
- А правда ли, - спросил Костя, - что Акулина-дурочка с тех пор и
рехнулась, как в воде побывала?
- С тех пор... Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была.
Водяной ее испортил. Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там
у себя на дне, и испортил.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая,
с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами,
топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко
прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу,
словно дикий зверь в клетке.