Видно, от меня такого пассажа не ожидали и
никакого на мой счет приказания не дали. Я прямо к старосте, будто сосед;
вхожу на двор, гляжу: Матрена сидит на крылечке и рукой подперлась. Она было
вскрикнула, да я ей погрозил и показал на задворье, в поле. Вошел в избу; со
старостой покалякал, наврал ему чертову тьму, улучил минутку и вышел к
Матрене. Она, бедняжка, так у меня на шее и повисла. Побледнела, похудела,
моя голубушка. Я, знаете ли, говорю ей: "Ничего, Матрена; ничего, не плачь",
а у самого слезы так и бегут, и бегут... Ну, однако ж, наконец мне стыдно
стало; говорю ей: "Матрена, слезами горю не пособить, а вот что: надобно
действовать, как говорится, решительно; надобно тебе бежать со мной; вот как
надобно действовать". Матрена так и обмерла... "Как можно! да я пропаду, да
они меня заедят совсем!" - "Глупая ты, кто тебя сыщет?" - "Сыщут, непременно
сыщут. Спасибо вам, Петр Петрович, век не забуду вашей ласки, но уж вы меня
теперь предоставьте; уж, видно, такова моя судьба". - "Эх, Матрена, Матрена,
а я тебя считал за девку с карахтером". И точно, карахтеру у ней было
много... душа была, золотая душа! "Что ж тебе здесь оставаться! все равно;
хуже не будет. Ну, вот сказывай: "Старостиных кулаков отведывала, а?"
Матрена так и вспыхнула, и губы у ней задрожали. "Да из-за меня семье моей
житья не будет". - "Ну ее, твою семью... Сошлют ее, что ли?" - "Сошлют;
брата-то наверное сошлют". - "А отца?" - "Ну, отца не сошлют; он у нас один
хороший портной и есть". - "Ну вот, видишь; а брат твой от этого не
пропадет". Поверите ли, насилу уломал ее; вздумала еще толковать о том, что,
дескать, вы за это отвечать будете... "Да уж это, говорю я, не твое дело..."
Однако я таки ее увез... не в тот раз, а в другой: ночью, на телеге приехал
- и увез.
- Увезли?
- Увез... Ну, вот она и поселилась у меня. Домик у меня был небольшой,
прислуги мало. Люди мои, без обиняков скажу, меня уважали; не выдали бы ни
за какие благополучия. Стал я поживать припеваючи. Матренушка отдохнула,
поправилась; вот я к ней и привязался... Да и что за девка была! Откуда что
бралось? И петь-то она умела, и плясать, и на гитаре играть... Соседям я ее
не показывал, чего доброго, разболтают! А был у меня приятель, друг
закадычный, Горностаев Пантелей, - вы не изволите знать? Тот в ней просто
души не чаял: как у барыни, руки у ней целовал, право. И скажу вам,
Горностаев не мне чета: человек он образованный, всего Пушкина прочел;
станет, бывало, с Матреной да со мной разговаривать, так мы и уши развесим.
Писать ее выучил, такой чудак! А уж как я одевал ее - просто лучше
губернаторши; сшил ей шубку из малинового бархата с меховой опушкой... Уж
как эта шубка на ней сидела! Шубку-то эту московская мадам шила по новому
манеру, с перехватом. И уж какая чудная эта Матрена была! Бывало, задумается
да и сидит по часам, на пол глядит, бровью не шевельнет; и я тоже сижу да на
нее смотрю, да насмотреться не могу, словно никогда не видал...