И вижу я: вьется, мечется между ними одна женщина,
целой головой выше других, и платье на ней особенное, словно не наше, не
русское. И лицо тоже особенное, постное лицо, строгое. И будто все другие от
нее сторонятся; а она вдруг верть - да прямо ко мне. Остановилась и смотрит;
а глаза у ней, как у сокола, желтые, большие и светлые-пресветлые. И
спрашиваю я ее: "Кто ты?" А она мне говорит: "Я смерть твоя". Мне чтобы
испугаться, а я напротив - рада-радехонька, крещусь! И говорит мне та
женщина, смерть моя: "Жаль мне тебя, Лукерья, но взять я тебя с собою не
могу. Прощай!" Господи! как мне тут грустно стало!.. "Возьми меня, говорю,
матушка, голубушка, возьми!" И смерть моя обернулась ко мне, стала мне
выговаривать... Понимаю я, что назначает она мне мой час, да непонятно так,
неявственно... После, мол, петровок... С этим я проснулась... Такие-то у
меня бывают сны удивительные!
Лукерья подняла глаза кверху... задумалась...
- Только вот беда моя: случается, целая неделя пройдет, а я не засну ни
разу. В прошлом году барыня одна проезжала, увидела меня, да и дала мне
скляночку с лекарством против бессонницы; по десяти капель приказала
принимать. Очень мне помогало, и я спала; только теперь давно та скляночка
выпита... Не знаете ли, что это было за лекарство и как его получить?
Проезжавшая барыня, очевидно, дала Лукерье опиума. Я обещался доставить
ей такую скляночку и опять-таки не мог не подивиться вслух ее терпенью.
- Эх, барин! - возразила она. - Что вы это? Какое такое терпение? Вот
Симеона Столпника терпение было точно великое: тридцать лет на столбу
простоял! А другой угодник себя в землю зарыть велел по самую грудь, и
муравьи ему лицо ели... А то вот еще мне сказывал один начетчик: была некая
страна, и ту страну агаряне завоевали, и всех жите-лев они мучили и убивали;
и что ни делали жители, освободить себя никак не могли. И проявись тут между
теми жителями, святая девственница; взяла она меч великий, латы на себя
возложила двухпудовые, пошла на агарян и всех их прогнала за море. А только
прогнавши их, говорит им: "Теперь вы меня сожгите, потому что такое было мое
обещание, чтобы мне огненною смертью за свой народ помереть". И агаряне ее
взяли и сожгли, а народ с той поры навсегда освободился! Вот это подвиг! А я
что!
Подивился я тут про себя, куда и в каком виде зашла легенда об Иоанне
д'Арк, и, помолчав немного, спросил Лукерью: сколько ей лет?
- Двадцать восемь... али девять... Тридцати не будет. Да что их
считать, года-то! Я вам еще вот что доложу...
Лукерья вдруг как-то глухо кашлянула, охнула...
- Ты много говоришь, - заметил я ей, - это может тебе повредить.
- Правда, - прошептала она едва слышно, - разговорке нашей конец; да
куда ни шло! Теперь, как вы уедете, намолчусь я вволю. По крайности, душу
отвела...
Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство,
попросил ее еще раз хорошенько подумать и сказать мне - не нужно ли ей чего?
- Ничего мне не нужно; всем довольна, слава Богу, - с величайшим
усилием, но умиленно произнесла она.