- Дай Бог всем здоровья! А вот вам бы,
барин, матушку вашу уговорить - крестьяне здешние бедные - хоть бы малость
оброку с них она сбавила! Земли у них недостаточно, угодил нет... Они бы за
вас Богу помолились... А мне ничего не нужно - всем довольна.
Я дал Лукерье слово исполнить ее просьбу и подходил уже к дверям... она
подозвала меня опять.
- Помните, барин, - сказала она, и чудное что-то мелькнуло в ее глазах
и на губах, - какая у меня была коса? Помните - до самых колен! Я долго не
решалась... Этакие волосы!.. Но где же их было расчесывать? В моем-то
положении!.. Так уж я их и обрезала... Да... Ну, простите, барин! Больше не
могу...
В тот же день, прежде чем отправиться на охоту, был у меня разговор о
Лукерье с хуторским десятским. Я узнал от него, что ее в деревне прозывали
"Живые мощи", что, впрочем, от нее никакого не видать беспокойства; ни
ропота от нее не слыхать, ни жалоб. "Сама ничего не требует, а напротив - за
все благодарна; тихоня, как есть тихоня, так сказать надо. Богом убитая, -
так заключил десятский, - стало быть, за грехи; но мы в это не входим. А
чтобы, например, осуждать ее - нет, мы ее не осуждаем. Пущай ее!"
Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Смерть
пришла-таки за ней... и "после петровок". Рассказывали, что в самый день
кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви
считают пять верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила,
что звон шел не от церкви, а "сверху". Вероятно, она не посмела сказать: с
неба.




Однодворец Овсянников




(Из цикла "Записки охотника")


---------------------------------------------------------------------
Книга: И.С.Тургенев. "Записки охотника"
Издательство "Народная асвета", Минск, 1977
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 25 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------


Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого, лет
семидесяти, с лицом, напоминающим несколько лицо Крылова, с ясным и умным
взором под нависшей бровью, с важной осанкой, мерной речью, медлительной
походкой: вот вам Овсяников. Носил он просторный синий сюртук с длинными
рукавами, застегнутый доверху, шелковый лиловый платок на шее, ярко
вычищенные сапоги с кистями и вообще с виду походил на зажиточного купца.
Руки у него были прекрасные, мягкие и белые, он часто в течение разговора
брался за пуговицы своего сюртука. Овсяников своею важностью и
неподвижностью, смышленостью и ленью, своим прямодушием и упорством
напоминал мне русских бояр допетровских времен... Ферязь бы к нему пристала.
Это был один из последних людей старого века. Все соседи его чрезвычайно
уважали и почитали за честь знаться с ним. Его братья, однодворцы, только
что не молились на него, шапки перед ним издали ломали, гордились им. Говоря
вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика: хозяйство у
него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть
живы, упряжь веревочная.