Сколько людей
поверили ей свои домашние, задушевные тайны, плакали у ней на руках! Бывало,
сядет она против гостя, обопрется тихонько на локоть и с таким участием
смотрит ему в глаза, так дружелюбно улыбается, что гостю невольно в голову
придет мысль: "Какая же ты славная женщина, Татьяна Борисовна! Дай-ка я тебе
расскажу, что у меня на сердце". В ее небольших, уютных комнатках хорошо,
тепло человеку; у ней всегда в доме прекрасная погода, если можно так
выразиться. Удивительная женщина Татьяна Борисовна, а никто ей не
удивляется: ее здравый смысл, твердость и свобода, горячее участие в чужих
бедах и радостях, словом, все ее достоинства точно родились с ней, никаких
трудов и хлопот ей не стоили... Ее иначе и вообразить невозможно; стало
быть, и не за что ее благодарить. Особенно любит она глядеть на игры и
шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет голову, прищурит глаза и
сидит, улыбаясь, да вдруг вздохнет и скажет: "Ах вы, детки мои, детки!.."
Так, бывало, и хочется подойти к ней, взять ее за руку и сказать:
"Послушайте, Татьяна Борисовна, вы себе цены не знаете, ведь вы, при всей
вашей простоте и неучености, - необыкновенное существо!" Одно имя ее звучит
чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную
улыбку. Сколько раз мне, например, случалось спросить у встречного мужика:
как, братец, проехать, положим, в Грачовку? "А вы, батюшка, ступайте сперва
на Вязовое, а оттоле на Татьяну Борисовну, а от Татьяны Борисовны всяк вам
укажет". И при имени Татьяны Борисовны мужик как-то особенно головой
тряхнет. Прислугу она держит небольшую, по состоянью. Домом, прачечной,
кладовой и кухней заведывает у нее ключница Агафья, бывшая ее няня,
добрейшее, слезливое и беззубое существо; две здоровые девки, с крепкими
сизыми щеками, вроде антоновских яблок, состоят под ее начальством.
Должность камердинера, дворецкого и буфетчика занимает семидесятилетний
слуга Поликарп, чудак необыкновенный, человек начитанный, отставной скрипач
и поклонник Виотти, личный враг Наполеона, или, как он говорит,
Бонапартишки, и страстный охотник до соловьев. Он их всегда держит пять или
шесть у себя в комнате; ранней весной по целым дням сидит возле клеток,
выжидая первого "рокотанья", и, дождавшись, закроет лицо руками и застонет:
"Ох, жалко, жалко!" - и в три ручья зарыдает. К Поликарпу на подмогу
приставлен его же внук, Вася, мальчик лет двенадцати, кудрявый и
быстроглазый; Поликарп любит его без памяти и ворчит на него с утра до
вечера. Он же занимается и его воспитанием. "Вася, - говорит, - скажи:
Бонапартишка разбойник". - "А что дашь, тятя?" - "Что дам?.. ничего я тебе
не дам... Ведь ты кто? Русский ты?" - "Я амчанин, тятя: в Амченске*
родился". - "О, глупая голова! да Амченск-то где?" - "А я почем знаю?" - "В
России Амченск, глупый". - "Так что ж что в России?" - "Как что?
Бонапартишку-то его светлейшество покойный князь Михайло Илларионович
Голенищев-Кутузов Смоленский, с Божиею помощью, из российских пределов
выгнать изволил.