- Не вернешься? - Чертопханов взвел курок.
- Не вернусь, голубчик. Ни в жизнь не вернусь. Слово мое крепко.
Чертопханов внезапно сунул ей пистолет в руку и присел на землю.
- Ну, так убей ты меня! Без тебя я жить не желаю. Опостылел я тебе - и
все мне стало постыло.
Маша нагнулась, подняла свой узелок, положила пистолет на траву, дулом
прочь от Чертопханова, и пододвинулась к нему.
- Эх, голубчик, чего ты убиваешься? Али наших сестер цыганок не
ведаешь? Нрав наш таков, обычай. Коли завелась тоска-разлучница, отзывает
душеньку во чужу-дальню сторонушку - где уж тут оставаться? Ты Машу свою
помни - другой такой подруги тебе не найти, - и я тебя не забуду, сокола
моего; а жизнь наша с тобой кончена!
- Я тебя любил, Маша, - пробормотал Чертопханов в пальцы, которыми он
охватил лицо...
- И я вас любила, дружочек Пантелей Еремеич!
- Я тебя любил, я люблю тебя без ума, без памяти - и как подумаю я
теперь, что ты этак, ни с того ни с сего, здорово живешь, меня покидаешь да
по свету скитаться станешь - ну, и представляется мне, что не будь я голяк
горемычный, не бросила ты бы меня!
На эти слова Маша только усмехнулась.
- А еще бессеребреницей меня звал! - промолвила она и с размаху ударила
Чертопханова по плечу.
Он вскочил на ноги.
- Ну, хоть денег у меня возьми - а то как же так без гроша? Но лучше
всего: убей ты меня! Сказываю я тебе толком: убей ты меня зараз!
Маша опять головою покачала.
- Убить тебя? А в Сибирь-то, голубчик, за что ссылают?
Чертопханов дрогнул.
- Так ты только из-за этого, из-за страха каторги...
Он опять повалился на траву. Маша молча постояла над ним.
- Жаль мне тебя, Пантелей Еремеич, - сказала она со вздохом, - человек
ты хороший... а делать нечего: прощай!
Она повернулась прочь и шагнула раза два. Ночь уже наступила, и
отовсюду наплывали тусклые тени. Чертопханов проворно поднялся и схватил
Машу сзади за оба локтя.
- Так ты уходишь, змея? К Яффу!
- Прощай! - выразительно и резко повторила Маша, вырвалась и пошла.
Чертопханов посмотрел ей вслед, подбежал к месту, где лежал пистолет,
схватил его, прицелился, выстрелил... Но прежде чем пожать пружинку курка,
он дернул рукою кверху: пуля прожужжала над головою Маши. Она на ходу
посмотрела на него через плечо - и отправилась дальше, вразвалочку, словно
дразня его.
Он закрыл лицо - и бросился бежать...
Но он не отбежал еще пятидесяти шагов, как вдруг остановился, словно
вкопанный. Знакомый, слишком знакомый голос долетел до него. Маша пела. "Век
юный, прелестный", - пела она; каждый звук так и расстилался в вечернем
воздухе - жалобно и знойно". Чертопханов приник ухом. Голос уходил да
уходил; то замирал, то опять набегал чуть слышной, но все еще жгучей
струйкой...
"Это мне она в пику, - подумал Чертопханов; но тут же простонал: - Ох,
нет! это она со мною прощается навеки", - и залился слезами.