Дождь полил ручьями. Я поехал шагом и скоро принужден
был остановиться: лошадь моя вязла, я не видел ни зги. Кое-как приютился я к
широкому кусту. Сгорбившись и закутавши лицо, ожидал я терпеливо конца
ненастья, как вдруг, при блеске молнии, на дороге почудилась мне высокая
фигура. Я стал пристально глядеть в ту сторону - та же фигура словно выросла
из земли подле моих дрожек.
- Кто это? - спросил звучный голос.
- А ты кто сам?
- Я здешний лесник.
Я назвал себя.
- А, знаю! Вы домой едете?
- Домой. Да видишь, какая гроза...
- Да, гроза, - отвечал голос.
Белая молния озарила лесника с головы до ног; трескучий и короткий удар
грома раздался тотчас вслед за нею. Дождик хлынул с удвоенной силой.
- Не скоро пройдет, - продолжал лесник.
- Что делать!
- Я вас, пожалуй, в свою избу проведу, - отрывисто проговорил он.
- Сделай одолжение.
- Извольте сидеть.
Он подошел к голове лошади, взял ее за узду и сдернул с места. Мы
тронулись. Я держался за подушку дрожек, которые колыхались, "как в море
челнок", и кликал собаку. Бедная моя кобыла тяжко шлепала ногами по грязи,
скользила, спотыкалась; лесник покачивался перед оглоблями направо и налево,
словно привиденье. Мы ехали довольно долго; наконец мой проводник
остановился: "Вот мы и дома, барин", - промолвил он спокойным голосом.
Калитка заскрыпела, несколько щенков дружно залаяло. Я поднял голову и при
свете молнии увидал небольшую избушку посреди обширного двора, обнесенного
плетнем. Из одного окошечка тускло светил огонек. Лесник довел лошадь до
крыльца и застучал в дверь. "Сичас, сичас!" - раздался тоненький голосок,
послышался топот босых ног, засов заскрыпел, и девочка лет двенадцати, в
рубашонке, подпоясанная покромкой, с фонарем в руке, показалась на пороге.
- Посвети барину, - сказал он ей, - а я ваши дрожки под навес поставлю.
Девочка глянула на меня и пошла в избу. Я отправился вслед за ней.
Изба лесника состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой,
без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало
одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли
возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой
середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста. Девочка
погасила фонарь, присела на крошечную скамейку и начала правой рукой качать
люльку, левой поправлять лучину. Я посмотрел кругом - сердце во мне заныло:
не весело войти ночью в мужицкую избу. Ребенок в люльке дышал тяжело и
скоро.
- Ты разве одна здесь? - спросил я девочку.
- Одна, - произнесла она едва внятно.
- Ты лесникова дочь?
- Лесникова, - прошептала она.
Дверь заскрыпела, и лесник шагнул, нагнув голову, через порог. Он
поднял фонарь с полу, подошел к столу и зажег светильню.
- Чай, не привыкли к лучине? - проговорил он и тряхнул кудрями.
Я посмотрел на него.