Но все эти неудобства и неудачи
выкупаются другого рода выгодами и удовольствиями. Впрочем, приступим к
самому рассказу.
Вследствие всего вышесказанного мне не для чего толковать читателю,
каким образом, лет пять тому назад, я попал в Лебедянь в самый развал
ярмарки. Наш брат охотник может в одно прекрасное утро выехать из своего
более или менее родового поместья с намереньем вернуться на другой же день
вечером и понемногу, понемногу, не переставая стрелять по бекасам,
достигнуть наконец, благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до
ружья и до собаки - страстный почитатель благороднейшего животного в мире:
лошади. Итак, я прибыл в Лебедянь, остановился в гостинице, переоделся и
отправился на ярмарку. (Половой, длинный и сухопарый малый лет двадцати, со
сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь
Н., ремонтер ***го полка, остановился у них в трактире, что много других
господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают на
театре, что кони, дескать, в цене, - впрочем, хорошие приведены кони.)
На ярмарочной площади бесконечными рядами тянулись телеги, за телегами
лошади всех возможных родов: рысистые, заводские, битюки, возовые, ямские и
простые крестьянские. Иные, сытые и гладкие, подобранные по мастям, покрытые
разноцветными попонами, коротко привязанные к высоким кряквам, боязливо
косились назад, на слишком знакомые им кнуты своих владельцев-барышников;
помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под
надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или трех крепкоголовых
конюхов, махали своими длинными шеями, топали ногами, грызли со скуки
надолбы; саврасые вятки плотно прижимались друг к дружке; в величавой
неподвижности, словно львы, стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами
и косматыми лапами, серые в яблоках, вороные, гнедые. Знатоки почтительно
останавливались перед ними. В улицах, образованных телегами, толпились люди
всякого звания, возраста и вида: барышники, в синих кафтанах и высоких
шапках, лукаво высматривали и выжидали покупщиков; лупоглазые, кудрявые
цыганы метались взад и вперед как угорелые, глядели лошадям в зубы,
поднимали им ноги и хвосты, кричали, бранились, служили посредниками, метали
жребий или увивались около какого-нибудь ремонтера в фуражке и военной
шинели с бобром. Дюжий казак торчал верхом на тощем мерине с оленьей шеей и
продавал его "со всим", то есть с седлом и уздечкой. Мужики, в изорванных
под мышками тулупах, отчаянно продирались сквозь толпу, наваливались
десятками на телегу, запряженную лошадью, которую следовало "опробовать",
или, где-нибудь в стороне, при помощи увертливого цыгана, торговались до
изнеможения, сто раз сряду хлопали друг друга по рукам, настаивая каждый на
своей цене, между тем как предмет их спора, дрянная лошаденка, покрытая
покоробленной рогожей, только что глазами помаргивала, как будто дело шло не
о ней...