Мы
собирались вернуться в село, как вдруг с нами случилось довольно неприятное
происшествие.
Мы уже давно могли заметить, что вода к нам понемногу все набиралась в
дощаник. Владимиру было поручено выбрасывать ее вон посредством ковша,
похищенного, на всякий случай, моим предусмотрительным охотником у
зазевавшейся бабы. Дело шло как следовало, пока Владимир не забывал своей
обязанности. Но к концу охоты, словно на прощанье, утки стали подниматься
такими стадами, что мы едва успевали заряжать ружья. В пылу перестрелки мы
не обращали внимания на состояние нашего дощаника, - как вдруг, от сильного
движения Ермолая (он старался достать убитую птицу и всем телом налег на
край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно пошло ко
дну, к счастью, не на глубоком месте. Мы вскрикнули, но уже было поздно:
через мгновенье мы стояли в воде по горло, окруженные всплывшими телами
мертвых уток. Теперь я без хохота вспомнить не могу испуганных и бледных лиц
моих товарищей (вероятно, и мое лицо не отличалось тогда румянцем); но в ту
минуту, признаюсь, мне и в голову не приходило смеяться. Каждый из нас
держал свое ружье над головой, и Сучок, должно быть, по привычке подражать
господам, поднял шест свой кверху. Первый нарушил молчание Ермолай.
- Тьфу ты, пропасть! - пробормотал он, плюнув в воду, - какая оказия! А
все ты, старый черт! - прибавил он с сердцем, обращаясь к Сучку. - Что это у
тебя за лодка?
- Виноват, - пролепетал старик.
- Да и ты хорош, - продолжал мой охотник, повернув голову в направлении
Владимира, - чего смотрел? чего не черпал? ты, ты, ты...
Но Владимиру было уже не до возражений: он дрожал, как лист, зуб на зуб
не попадал, и совершенно бессмысленно улыбался. Куда девалось его
красноречие, его чувство тонкого приличия и собственного достоинства!
Проклятый дощаник слабо колыхался под нашими ногами... В миг
кораблекрушения вода нам показалась чрезвычайно холодной, но мы скоро
обтерпелись. Когда первый страх прошел, я оглянулся; кругом, в десяти шагах
от нас. росли тростники; вдали, над их верхушками, виднелся берег. "Плохо!"
- подумал я.
- Как нам быть? - спросил я Ермолая.
- А вот посмотрим: не ночевать же здесь, - ответил он. - На, ты, держи
ружье, - сказал он Владимиру.
Владимир беспрекословно повиновался.
- Пойду сыщу брод, - продолжал Ермолай с уверенностью, как будто во
всяком пруде непременно должен существовать брод, - взял у Сучка шест и
отправился в направлении берега, осторожно выщупывая дно.
- Да ты умеешь ли плавать? - спросил я его.
- Нет, не умею, - раздался его голос из-за тростника.
- Ну, так утонет, - равнодушно заметил Сучок, который и прежде
испугался не опасности, а нашего гнева, и теперь, совершенно успокоенный,
только изредка отдувался и, казалось, не чувствовал никакой надобности
переменить свое положение.
- И без всякой пользы пропадет-с, - жалобно прибавил Владимир.