Побьет, бывало, тебя, - смотришь, уж и позабыл. Одно:
матресок держал. Ох, уж эти матрески, прости господи! Оне-то его и разорили.
И ведь все больше из низкого сословия выбирал. Кажись, чего бы им еще? Так
нет, подавай им что ни на есть самого дорогого в целой Европии! И то
сказать: почему не пожить в свое удовольствие, - дело господское... да
разоряться-то не след. Особенно одна: Акулиной ее называли; теперь она
покойница, - царство ей небесное! Девка была простая, ситовского десятского
дочь, да такая злющая! По щекам, бывало, графа бьет. Околдовала его совсем.
Племяннику моему лоб забрила: на новое платье щеколат ей обронил... и не
одному ему забрила лоб. Да... А все-таки хорошее было времечко! - прибавил
старик с глубоким вздохом, потупился и умолк.
- А барин-то, я вижу, у вас был строг? - начал я после небольшого
молчания.
- Тогда это было во вкусе, батюшка, - возразил старик, качнув головой.
- Теперь уж этого не делается, - заметил я, не спуская с него глаз.
Он посмотрел на меня сбоку.
- Теперь, вестимо, лучше, - пробормотал он - и далеко закинул удочку.
Мы сидели в тени; но и в тени было душно. Тяжелый, знойный воздух
словно замер; горячее лицо с тоской искало ветра, да ветра-то не было.
Солнце так и било с синего, потемневшего неба; прямо перед нами, на другом
берегу, желтело овсяное поле, кое-где проросшее полынью, и хоть бы один
колос пошевельнулся. Немного пониже крестьянская лошадь стояла в реке по
колени и лениво обмахивалась мокрым хвостом; изредка под нависшим кустом
всплывала большая рыба, пускала пузыри и тихо погружалась на дно, оставив за
собою легкую зыбь. Кузнечики трещали в порыжелой траве; перепела кричали как
бы нехотя; ястреба плавно носились над полями и часто останавливались на
месте, быстро махая крылами и распустив хвост веером. Мы сидели неподвижно,
подавленные жаром. Вдруг, позади нас, в овраге раздался шум: кто-то
спускался к источнику. Я оглянулся и увидал мужика лет пятидесяти,
запыленного, в рубашке, в лаптях, с плетеной котомкой и армяком за плечами.
Он подошел к ключу, с жадностию напился и приподнялся.
- Э, Влас? - вскрикнул Туман, вглядевшись в него. - Здорово, брат.
Откуда Бог принес?
- Здорово, Михаила Савельич, - проговорил мужик, подходя к нам, -
издалеча.
- Где пропадал? - спросил его Туман.
- А в Москву сходил, к барину.
- Зачем?
- Просить его ходил.
- О чем просить?
- Да чтоб оброку сбавил аль на барщину посадил, переселил, что ли...
Сын у меня умер, - так мне одному теперь не справиться.
- Умер твой сын?
- Умер. Покойник, - прибавил мужик, помолчав, - у меня в Москве в
извозчиках жил; за меня, признаться, и оброк взносил.
- Да разве вы теперь на оброке?
- На оброке.
- Что ж твой барин?
- Что барин? Прогнал меня. Говорит, как смеешь прямо ко мне идти: на то
есть приказчик; ты, говорит, сперва приказчику обязан донести...