- Другой месяц пошел.
- Вот как-с.
Мы помолчали.
- Приятная нонеча стоит погода, - продолжал Недопюскин и с
благодарностию посмотрел на меня, как будто бы погода от меня зависела, -
хлеба, можно сказать, удивительные.
Я наклонил голову в знак согласия. Мы опять помолчали.
- Пантелей Еремеич вчера двух русаков изволили затравить, - не без
усилия заговорил Недопюскин, явно желавший оживить разговор, - да-с,
пребольших-с русаков-с.
- Хорошие у господина Чертопханова собаки?
- Преудивительные-с! - с удовольствием возразил Недопюскин, - можно
сказать, первые по губернии. (Он пододвинулся ко мне.) Да что-с! Пантелей
Еремеич такой человек! Что только пожелает, вот что только вздумает -
глядишь, уж и готово, все уж так и кипит-с. Пантелей Еремеич, скажу вам...
Чертопханов вошел в комнату. Недопюскин усмехнулся, умолк и показал мне
на него глазами, как бы желая сказать: вот вы сами убедитесь. Мы пустились
толковать об охоте.
- Хотите, я вам покажу свою свору? - спросил меня Чертопханов и, не
дождавшись ответа, позвал Карпа.
Вошел дюжий парень в нанковом кафтане зеленого цвета с голубым
воротником и ливрейными пуговицами.
- Прикажи Фомке, - отрывисто проговорил Чертопханов, - привести
Аммалата и Сайгу, да в порядке, понимаешь?
Карп улыбнулся во весь рот, издал неопределенный звук и вышел. Явился
Фомка, причесанный, затянутый, в сапогах и с собаками. Я, ради приличия,
полюбовался глупыми животными (борзые все чрезвычайно глупы). Чертопханов
поплевал Аммалату в самые ноздри, что, впрочем, по-видимому, не доставило
этому псу ни малейшего удовольствия. Недопюскин также сзади поласкал
Аммалата. Мы опять принялись болтать. Чертопханов понемногу смягчился
совершенно, перестал петушиться и фыркать; выраженье лица его изменилось. Он
глянул на меня и на Недопюскина...
- Э! - воскликнул он вдруг, - что ей там сидеть одной? Маша! а Маша!
поди-ка сюда.
Кто-то зашевелился в соседней комнате, но ответа не было.
- Ма-а-ша, - ласково повторил Чертопханов, - поди сюда. Ничего, не
бойся.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и
стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как
смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ.
На ней было белое платье, голубая шаль, заколотая у самого горла золотой
булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула
раза два с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.
- Вот, рекомендую, - промолвил Пантелей Еремеич: - жена не жена, а
почитай что жена.
Маша слегка вспыхнула и с замешательством улыбнулась. Я поклонился ей
пониже. Очень она мне нравилась. Тоненький орлиный нос с открытыми
полупрозрачными ноздрями, смелый очерк высоких бровей, бледные, чуть-чуть
впалые щеки - все черты ее лица выражали своенравную страсть и беззаботную
удаль.