Пропадай все: жена, дети -
околевай все... А до тебя, погоди, доберемся!
Бирюк приподнялся.
- Бей, бей, - подхватил мужик свирепым голосом, - бей, на, на, бей...
(Девочка торопливо вскочила с полу и уставилась на него.) Бей! бей!
- Молчать! - загремел лесник и шагнул два раза.
- Полно, полно, Фома, - закричали, - оставь его... Бог с ним.
- Не стану я молчать, - продолжал несчастный. - Все едино -
околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету... Да постой,
недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, постой!
Бирюк схватил его за плечо... Я бросился на помощь мужику...
- Не троньте, барин! - крикнул на меня лесник.
Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку; но, к крайнему
моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил
его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул
его вон.
- Убирайся к черту с своей лошадью, - закричал он ему вслед, - да
смотри, в другой раз у меня!..
Он вернулся в избу и стал копаться в углу.
- Ну, Бирюк, - промолвил я наконец, - удивил ты меня: ты, я вижу,
славный малый.
- Э, полноте, барин, - перебил он меня с досадой, - не извольте только
сказывать. Да уж я лучше вас провожу, - прибавил он, - знать, дождика-то вам
не переждать...
На дворе застучали колеса мужицкой телеги.
- Вишь, поплелся! - пробормотал он, - да я его!..
Через полчаса он простился со мной на опушке леса.





Бурмистр




(Из цикла "Записки охотника")


Верстах в пятнадцати от моего именья живет один мне знакомый человек,
молодой помещик, гвардейский офицер в отставке, Аркадий Павлыч Пеночкин.
Дичи у него в поместье водится много, дом построен по плану французского
архитектора, люди одеты по-английски, обеды задает он отличные, принимает
гостей ласково, а все-таки неохотно к нему едешь. Он человек рассудительный
и положительный, воспитанье получил, как водится, отличное, служил, в высшем
обществе потерся, а теперь хозяйством занимается с большим успехом. Аркадий
Павлыч, говоря собственными его словами, строг, но справедлив, о благе
подданных своих печется и наказывает их - для их же блага. "С ними надобно
обращаться, как с детьми, - говорит он в таком случае, - невежество, mon
cher; il faut prendre cela en consideration"*. Сам же, в случае так
называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и
голоса возвышать не любит, но более тычет рукою прямо, спокойно
приговаривая: "Ведь я тебя просил, любезный мой" или: "Что с тобою, друг
мой, опомнись", - причем только слегка стискивает зубы и кривит рот. Роста
он небольшого, сложен щеголевато, собою весьма недурен, руки и ногти в
большой опрятности содержит; с его румяных губ и щек так и пышет здоровьем.
Смеется он звучно и беззаботно, приветливо щурит светлые, карие глаза.
Одевается он отлично и со вкусом; выписывает французские книги, рисунки и
газеты, но до чтения не большой охотник: "Вечного жида" едва осилил.