На четвертый день, вечером, г. Полутыкин прислал за мной. Жаль мне было
расставаться с стариком. Вместе с Калинычем сел я в телегу. "Ну, прощай,
Хорь, будь здоров, - сказал я... - Прощай, Федя". - "Прощай, батюшка,
прощай, не забывай нас". Мы поехали; заря только что разгоралась. "Славная
погода завтра будет", - заметил я, глядя на светлое небо. "Нет, дождь
пойдет, - возразил мне Калиныч, - утки вон плещутся, да и трава больно
сильно пахнет". Мы въехали в кусты. Калиныч запел вполголоса, подпрыгивая на
облучке, и все глядел да глядел на зарю...
На другой день я покинул гостеприимный кров г-на Полутыкина.
Петр Петрович Каратаев
(Из цикла "Записки охотника")
Лет пять тому назад, осенью, на дороге из Москвы в Тулу, пришлось мне
просидеть почти целый день в почтовом доме за недостатком лошадей. Я
возвращался с охоты и имел неосторожность отправить свою тройку вперед.
Смотритель, человек уже старый, угрюмый, с волосами, нависшими над самым
носом, с маленькими заспанными глазами, на все мои жалобы и просьбы отвечал
отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою
должность, и, выходя на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по
грязи с пудовыми дугами на руках или сидели на лавке, позевывая и
почесываясь, и не обращали особенного внимания на гневные восклицания своего
начальника. Я раза три уже принимался пить чай, несколько раз напрасно
пытался заснуть, прочел все надписи на окнах и на стенах: скука меня томила
страшная. С холодным и безнадежным отчаянием глядел я на приподнятые оглобли
своего тарантаса, как вдруг зазвенел колокольчик и небольшая телега,
запряженная тройкой измученных лошадей, остановилась перед крыльцом.
Приезжий соскочил с телеги и с криком "живее лошадей!" вошел в комнату. Пока
он, с обычным странным изумлением, выслушивал ответ смотрителя, что
лошадей-де нету, я успел, со всем жадным любопытством скучающего человека,
окинуть взором с ног до головы моего нового товарища. На вид ему было лет
под тридцать. Оспа оставила неизгладимые следы на его лице, сухом и
желтоватом, с неприятным медным отблеском; иссиня-черные длинные волосы
лежали сзади кольцами на воротнике, спереди закручивались в ухарские виски;
небольшие опухшие глазки глядели - и только; на верхней губе торчало
несколько волосков. Одет он был забубенным помещиком, посетителем конных
ярмарок, в пестрый, довольно засаленный архалук, полинявший шелковый галстук
лилового цвета, жилет с медными пуговками и серые панталоны с огромными
раструбами, из-под которых едва выглядывали кончики нечищеных сапог. От него
сильно несло табаком и водкой; на красных и толстых его пальцах, почти
закрытых рукавами архалука, виднелись серебряные и тульские кольца. Такие
фигуры встречаются на Руси не дюжинами, а сотнями; знакомство с ними,
надобно правду сказать, не доставляет никакого удовольствия; но, несмотря на
предубеждение, с которым я глядел на приезжего, я не мог не заметить
беспечно доброго и страстного выраженья его лица.
|