Будто он выехал на охоту, только не на
Малек-Аделе, а на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему
бежит белая-белая, как снег, лиса... Он хочет взмахнуть арапником, хочет
натравить на нее собак - а вместо арапника у него в руках мочалка, и лиса
бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда,
спотыкается, падает... и падает прямо в руки жандарму, который зовет его к
генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа...
Чертопханов проснулся. В комнате было темно; вторые петухи только что
пропели...
Где-то далеко-далеко проржала лошадь.
Чертопханов приподнял голову... Еще раз послышалось тонкое-тонкое
ржание.
"Это Малек-Адель ржет! - подумалось ему... - Это его ржание! Но отчего
же так далеко? Батюшки мои... Не может быть..."
Чертопханов вдруг весь похолодел, мгновенно спрыгнул с постели, ощупью
отыскал сапоги, платье, оделся и, захватив из-под изголовья ключ от конюшни,
выскочил на двор.



VII



Конюшня находилась на самом конце двора; одной стеной она выходила в
поле. Чертопханов не сразу вложил ключ в замок - руки у него дрожали - и не
тотчас повернул ключ... Он постоял неподвижно, притаив дыхание: хоть бы что
шевельнулось за дверью! "Малешка! Малец!" - крикнул он вполголоса: тишина
мертвая! Чертопханов невольно дернул ключом: дверь скрыпнула и отворилась...
Стало быть, не была заперта. Он шагнул через порог и снова кликнул своего
коня, на этот раз полным именем: "Малек-Адель!" Но не отозвался верный
товарищ, только мышь прошуршала по соломе. Тогда Чертопханов бросился в то
из трех стойл конюшни, в котором помещался Малек-Адель. Он попал прямо в это
стойло, хотя кругом такая стояла тьма, что хоть глаз выколи... Пусто! Голова
закружилась у Чертопханова; словно колокол загудел у него под черепом. Он
хотел сказать что-то, но только зашипел и, шаря руками вверху, внизу, по
бокам, задыхаясь, с подгибавшимися коленками, перебрался из одного стойла в
другое... в третье, почти доверху набитое сеном, толкнулся в одну стену, в
другую, упал, перекатился через голову, приподнялся и вдруг опрометью
выбежал через полураскрытую дверь на двор...
- Украли! Перфишка! Перфишка! Украли! - заревел он благим матом.
Казачок Перфишка кубарем, в одной рубашке, вылетел из чулана, в котором
спал...
Словно пьяные столкнулись оба - и барин, и единственный его слуга -
посреди двора; словно угорелые завертелись они друг перед другом. Ни барин
не мог растолковать, в чем было дело, ни слуга не мог понять, чего
требовалось от него. "Беда! беда!" - лепетал Чертопханов. "Беда! беда!" -
повторял за ним казачок. "Фонарь! Подай, зажги фонарь! Огня! Огня!" -
вырвалось наконец из запиравшей груди Чертопханова. Перфишка бросился в дом.
Но зажечь фонарь, добыть огня было нелегко: серные спички в то время
считались редкостью на Руси; в кухне давно погасли последние уголья - огниво
и кремень не скоро нашлись и плохо действовали.