. а! хорошо,
хорошо!.." Детская любознательность умирающего, бесприютного и заброшенного
бедняка, признаюсь, до слез меня трогала. Должно заметить, что Авенир, в
противность всем чахоточным, нисколько не обманывал себя насчет своей
болезни... и что ж? - он не вздыхал, не сокрушался, даже ни разу не намекнул
на свое положение...
Собравшись с силами, заговорил он о Москве, о товарищах, о Пушкине, о
театре, о русской литературе; вспоминал наши пирушки, жаркие прения нашего
кружка, с сожалением произнес имена двух-трех умерших приятелей...
- Помнишь Дашу? - прибавил он наконец, - вот золотая была душа! вот
было сердце! И как она меня любила!.. Что с ней теперь? Чай, иссохла,
исчахла, бедняжка?
Я не посмел разочаровать больного - и в самом деле, зачем ему было
знать, что Даша его теперь поперек себя толще, водится с купцами - братьями
Кондачковыми, белится и румянится, пищит и бранится.
Однако, подумал я, глядя на его изнеможенное лицо, нельзя ли его
вытащить отсюда? Может быть, еще есть возможность его вылечить... Но Авенир
не дал мне докончить мое предложение.
- Нет, брат, спасибо, - промолвил он, - все равно где умереть. Я ведь
до зимы не доживу... К чему понапрасну людей беспокоить? Я к здешнему дому
привык. Правда, господа-то здешние...
- Злые, что ли? - подхватил я.
- Нет, не злые: деревяшки какие-то. А впрочем, я не могу на них
пожаловаться. Соседи есть: у помещика Касаткина дочь, образованная,
любезная, добрейшая девица... не гордая...
Сорокоумов опять раскашлялся.
- Все бы ничего, - продолжал он, отдохнувши, - кабы трубочку выкурить
позволили... А уж я так не умру, выкурю трубочку! - прибавил он, лукаво
подмигнув глазом. - Слава Богу, пожил довольно; с хорошими людьми знался...
- Да ты бы хоть к родным написал, - перебил я его.
- Что к родным писать? Помочь - они мне не помогут; умру - узнают. Да
что об этом говорить... Расскажи-ка мне лучше, что ты за границей видел?
Я начал рассказывать. Он так и впился в меня. К вечеру я уехал, а дней
через десять получил следующее письмо от г. Крупяникова:

"Сим честь имею известить вас, милостивый государь мой, что приятель
ваш, у меня в доме проживавший студент, г. Авенир Сорокоумов, четвертого дня
в два часа пополудни скончался и сегодня на мой счет в приходской моей
церкви похоронен. Просил он меня переслать к вам приложенные при сем книги и
тетради. Денег у него оказалось 22 рубля с полтиной, которые, вместе с
прочими его вещами, доставятся по принадлежности родственникам. Скончался
ваш друг в совершенной памяти и, можно сказать, с таковою же
бесчувственностию, не изъявляя никаких знаков сожаления, даже когда мы целым
семейством с ним прощались. Супруга моя Клеопатра Александровна вам
кланяется. Смерть вашего приятеля не могла не подействовать на ее нервы; что
же до меня касается, то я, слава Богу, здоров и честь имею пребыть
Вашим покорнейшим слугою.