Быстрыми шагами прошел я длинную "площадь" кустов,
взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском
направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие,
мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив,
крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении,
оглянулся... "Эге! - подумал я, - да это я совсем не туда попал: я слишком
забрал вправо", - и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма.
Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в
погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной
скатертью; ходить по ней было как-то жутко. Я поскорей выкарабкался на
другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже
носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на
смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок,
спеша в свое гнездо. "Вот как только я выйду на тог угол, - думал я про
себя, - тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!"
Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги:
какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними,
далеко-далеко, виднелось пустынное поле. Я опять остановился. "Что за
притча?.. Да где же я?" Я стал припоминать, как и куда ходил в течение
дня... "Э! да это Парахинские кусты! - воскликнул я наконец, - точно! вон
это, должно быть, Синдеевская роща... Да как же это я сюда зашел? Так
далеко?.. Странно"! Теперь опять нужно вправо взять".
Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как
грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и
даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая
дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Все кругом
быстро чернело и утихало, - одни перепела изредка кричали. Небольшая ночная
птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась
на меня и пугливо нырнула в сторону. Я вышел на опушку кустов и побрел по
полю межой. Уже я с трудом различал отдаленные предметы; поле неясно белело
вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался
угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе. Побледневшее
небо стало опять синеть - но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали,
зашевелились на нем.
Что я было принял за рощу, оказалось темным и круглым бугром. "Да где
же это я?" - повторил я опять вслух, остановился в третий раз и
вопросительно посмотрел на свою английскую желто-пегую собаку Дианку,
решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из
четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми
глазками и не подала мне никакого дельного совета. Мне стало совестно перед
ней, и я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало
идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине.