Мы остановились перед воротами. Г-н
Пеночкин встал, живописно сбросил с себя плащ и вышел из коляски, приветливо
озираясь кругом. Бурмистрова жена встретила нас с низкими поклонами и
подошла к барской ручке. Аркадий Павлыч дал ей нацеловаться вволю и взошел
на крыльцо. В сенях, в темном углу, стояла старостиха и тоже поклонилась, но
к руке подойти не дерзнула. В так называемой холодной избе - из сеней
направо - уже возились две другие бабы; они выносили оттуда всякую дрянь,
пустые жбаны, одеревенелые тулупы, масленые горшки, люльку с кучей тряпок и
пестрым ребенком, подметали банными вениками сор. Аркадий Павлыч выслал их
вон и поместился на лавке под образами. Кучера начали вносить сундуки, ларцы
и прочие удобства, всячески стараясь умерить стук своих тяжелых сапогов.
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и
других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но
какого вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он
стоял у дверей и то и дело сторонился и оглядывался, давая дорогу проворному
камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как
бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую бабу. Вдруг
застучала телега и остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
Этот, по словам Аркадия Павлыча, государственный человек был роста
небольшого, плечист, сед и плотен, с красным носом, маленькими голубыми
глазами и бородой в виде веера. Заметим кстати, что с тех пор, как Русь
стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека
без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, -
вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, - откуда волос берется!
Бурмистр, должно быть, в Перове подгулял: и лицо-то у него отекло порядком,
да и вином от него попахивало.
- Ах вы, отцы наши, милостивцы вы наши, - заговорил он нараспев и с
таким умилением на лице, что вот-вот, казалось, слезы брызнут, - насилу-то
изволили пожаловать!.. Ручку, батюшка, ручку, - прибавил он, уже загодя
протягивая губы.
Аркадий Павлыч удовлетворил его желание.
- Ну, что, брат Софрон, каково у тебя дела идут? - спросил он ласковым
голосом.
- Ах вы, отцы наши, - воскликнул Софрон, - да как же им худо идти,
делам-то! Да ведь вы, наши отцы, вы, милостивцы, деревеньку нашу просветить
изволили приездом-то своим, осчастливили по гроб дней. Слава тебе Господи,
Аркадий Павлыч, слава тебе Господи! Благополучно обстоит все милостью вашей.
Тут Софрон помолчал, поглядел на барина и, как бы снова увлеченный
порывом чувства (притом же и хмель брал свое), в другой раз попросил руки и
запел пуще прежнего:
- Ах вы, отцы наши, милостивцы... и... уж что! Ей-Богу, совсем дураком
от радости стал... Ей-Богу, смотрю да не верю... Ах вы, отцы наши!
Аркадий Павлыч глянул на меня, усмехнулся и спросил: "N'est-ce pas que
c'est touchant?"*
______________
* Не правда ли, это трогательно? (франц.).