Легкий порыв ветерка разбудил меня... Я открыл глаза и увидел Калиныча:
он сидел на пороге полураскрытой двери и ножом вырезывал ложку. Я долго
любовался его лицом, кротким и ясным, как вечернее небо. Г-н Полутыкин тоже
проснулся. Мы не тотчас встали. Приятно после долгой ходьбы и глубокого сна
лежать неподвижно на сене: тело нежится и томится, легким жаром пышет лицо,
сладкая лень смыкает глаза. Наконец мы встали и опять пошли бродить до
вечера. За ужином я заговорил опять о Хоре да о Калиныче. "Калиныч - добрый
мужик, - сказал мне г. Полутыкин, - усердный и услужливый мужик; хозяйство в
исправности, одначе, содержать не может: я его все оттягиваю. Каждый день со
мной на охоту ходит... Какое уж тут хозяйство, - посудите сами". Я с ним
согласился, и мы легли спать.
На другой день г-н Полутыкин принужден был отправиться в город по делу
с соседом Пичуковым. Сосед Пичуков запахал у него землю и на запаханной
земле высек его же бабу. На охоту поехал я один и перся вечером завернул к
Хорю. На пороге избы встретил меня старик - лысый, низкого роста, плечистый
и плотный - сам Хорь. Я с любопытством посмотрел на этого Хоря. Склад его
лица напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие
глазки, такой же курносый нос. Мы вошли вместе в избу. Тот же Федя принес
мне молока с черным хлебом. Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая
свою курчавую бороду, вступил со мною в разговор. Он, казалось, чувствовал
свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под
длинных своих усов.
Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте... Он со
мной все как будто соглашался; только потом мне становилось совестно, и я
чувствовал, что говорю не то... Так оно как-то странно выходило. Хорь
выражался иногда мудрено, должно быть, из осторожности... Вот вам образчик
нашего разговора:
- Послушай-ка, Хорь, - говорил я ему, - отчего ты не откупишься от
своего барина?
- А для чего мне откупаться? Теперь я своего барина знаю и оброк свой
знаю... барин у нас хороший.
- Все же лучше на свободе, - заметил я.
Хорь посмотрел на меня сбоку.
- Вестимо, - проговорил он.
- Ну, так отчего же ты не откупаешься?
Хорь покрутил головой.
- Чем, батюшка, откупиться прикажешь?
- Ну, полно, старина...
- Попал Хорь в вольные люди, - продолжал он вполголоса, как будто про
себя, - кто без бороды живет, тот Хорю и набольший.
- А ты сам бороду сбрей.
- Что борода? борода - трава: скосить можно.
- Ну, так что ж?
- А, знать, Хорь прямо в купцы попадет; купцам-то жизнь хорошая, да и
те в бородах.
- А что, ведь ты тоже торговлей занимаешься? - спросил я его.
- Торгуем помаленьку маслишком да дегтишком... Что же, тележку,
батюшка, прикажешь заложить?
"Крепок ты на язык и человек себе на уме", - подумал я.
- Нет, - сказал я вслух, - тележки мне не надо; я завтра около твоей
усадьбы похожу и, если позволишь, останусь ночевать у тебя в сенном сарае.