Послужил он на своем веку тяжелой прихоти,
заспанной и злобной скуке праздного барства... Сколько раз, наедине, в своей
комнатке, отпущенный наконец "с Богом" натешившейся всласть ватагою гостей,
клялся он, весь пылая стыдом, с холодными слезами отчаяния на глазах, на
другой же день убежать тайком, попытать своего счастия в городе, сыскать
себе хоть писарское местечко или уж за один раз умереть с голоду на улице.
Да, во-первых, силы Бог не дал; во-вторых, робость разбирала, а в-третьих,
наконец, как себе место выхлопотать, кого просить? "Не дадут, - шептал,
бывало, несчастный, уныло переворачиваясь на постели, - не дадут!" И на
другой день снова принимался тянуть лямку. Тем мучительнее было его
положение, что та же заботливая природа не потрудилась наделить его хоть
малой толикой тех способностей и дарований, без которых ремесло забавника
почти невозможно. Он, например, не умел ни плясать до упаду в медвежьей шубе
навыворот, ни балагурить и любезничать в непосредственном соседстве
расходившихся арапников; выставленный нагишом на двадцатиградусный мороз, он
иногда простужался, желудок его не варил ни вина, смешанного с чернилами и
прочей дрянью, ни крошеных мухоморов и сыроежек с уксусом. Господь ведает,
что бы сталось с Тихоном, если бы последний из его благодетелей,
разбогатевший откупщик, не вздумал в веселый час приписать в своем
завещании: а Зезе (Тихону тож) Недопюскину предоставляю в вечное и
потомственное владение благоприобретенную мною деревню Бесселендеевку со
всеми угодьями. Несколько дней спустя благодетеля, за стерляжьей ухой,
прихлопнул паралич. Поднялся гвалт, суд нагрянул, опечатал имущество, как
следует. Съехались родные; раскрыли завещание; прочли, потребовали
Недопюскина. Явился Недопюскин. Большая часть собранья знала, какую
должность Тихон Иваныч занимал при благодетеле: оглушительные восклицания,
насмешливые поздравления посыпались ему навстречу. "Помещик, вот он, новый
помещик!" - кричали прочие наследники. "Вот уж того, - подхватил один,
известный шутник и остряк, - вот уж точно, можно сказать... вот уж
действительно... того... что называется... того... наследник". - И все так и
прыснули. Недопюскин долго не хотел верить своему счастию. Ему показали
завещание - он покраснел, зажмурился, начал отмахиваться руками и зарыдал в
три ручья. Хохот собранья превратился в густой и слитный рев. Деревня
Бесселендеевка состояла всего из двадцати двух душ крестьян; никто о ней не
сожалел сильно, так почему же, при случае, не потешиться? Один только
наследник из Петербурга, важный мужчина с греческим носом и благороднейшим
выражением лица, Ростислав Адамыч Штоппель, не вытерпел, пододвинулся боком
к Недопюскину и надменно глянул на него через плечо. "Вы, сколько я могу
заметить, милостивый государь, - заговорил он презрительно-небрежно, -
состояли у почтенного Феодора Феодорыча в должности потешного, так сказать,
прислужника?" Господин из Петербурга выражался языком нестерпимо чистым,
бойким и правильным.