При
тусклом свете ночника я едва мог разглядеть его черты.
- Вот вы теперь смотрите на меня, - продолжал он, поправив свой колпак,
- и, вероятно, самих себя спрашиваете: как же это я не заметил его сегодня?
Я вам скажу, отчего вы меня не заметили, - оттого, что я не возвышаю голоса;
оттого, что я прячусь за других, стою за дверьми, ни с кем не разговариваю;
оттого, что дворецкий с подносом, проходя мимо меня, заранее возвышает свой
локоть в уровень моей груди... А отчего все это происходит? От двух причин:
во-первых, я беден, а во-вторых, я смирился... Скажите правду, ведь вы меня
не заметили?
- Я действительно не имел удовольствия...
- Ну да, ну да, - перебил он меня, - я это знал.
Он приподнялся и скрестил руки; длинная тень его колпака перегнулась со
стены на потолок.
- А признайтесь-ка, - прибавил он, вдруг взглянув на меня сбоку, - я
должен вам казаться большим чудаком, как говорится, оригиналом, или, может
быть, пожалуй, еще чем-нибудь похуже: может быть, вы думаете, что я
прикидываюсь чудаком?
- Я вам опять-таки должен говорить, что я вас не знаю...
Он на мгновение потупился.
- Почему я с вами, вовсе мне незнакомым человеком, так неожиданно
разговорился - господь, господь один ведает! (Он вздохнул.) Не вследствие же
родства наших душ! И вы, и я, мы оба порядочные люди, то есть эгоисты: ни
вам до меня, ни мне до вас нет ни малейшего дела; не так ли? Но нам обоим не
спится... Отчего ж не поболтать? Я же в ударе, а это со мной редко
случается. Я, видите ли, робок, и робок не в ту силу, что я провинциал,
нечиновный, бедняк, а в ту силу, что я страшно самолюбивый человек. Но
иногда, под влиянием благодатных обстоятельств, случайностей, которых я,
впрочем, ни определить, ни предвидеть не в состоянии, робость моя исчезает
совершенно, как вот теперь; например. Теперь поставьте меня лицом к лицу
хоть с самим Далай-Ламой, - я и у него табачку попрошу понюхать. Но, может
быть, вам спать хочется?
- Напротив, - поспешно возразил я, - мне очень приятно с вами
разговаривать.
- То есть я вас потешаю, хотите вы сказать... Тем лучше... Итак-с,
доложу вам, меня здесь величают оригиналом, то есть величают те, которым
случайным образом, между прочей дребеденью, придет и мое имя на язык. "Моей
судьбою очень никто не озабочен". Они думают уязвить меня... О боже мой!
если б они знали... да я именно и гибну оттого, что во мне решительно нет
ничего оригинального, ничего, кроме таких выходок, как, например, мой
теперешний разговор с вами; но ведь эти выходки гроша медного не стоят. Это
самый дешевый и самый низменный род оригинальности.
Он повернулся ко мне лицом и взмахнул руками.
- Милостивый государь! - воскликнул он. - Я того мнения, что вообще
одним оригиналам житье на земле; они одни имеют право жить. Mon verre n'est
pas grand, mais je bois dans mon verre*, сказал кто-то. Видите ли, -
прибавил он вполголоса, - как я чисто выговариваю французский язык.