- Ну, говорю, так вам робеть нечего",
- и написал им бумагу... И еще неизвестно, в чью пользу дело решится... А
что вам на меня по этому случаю нажаловались, - дело понятное: всякому своя
рубашка к телу ближе.
- Всякому, да, видно, не тебе, - сказал старик вполголоса... - А что у
тебя там за каверзы с шутоломовскими крестьянами?
- А вы почему знаете?
- Стало быть, знаю.
- И тут я прав, - опять-таки извольте рассудить. У шутоломовских
крестьян сосед Беспандин четыре десятины земли запахал. Моя, говорит, земля.
Шутоломовцы-то на оброке, помещик их за границу уехал - кому за них
заступиться, сами посудите? А земля их бесспорная, крепостная, испокон веку.
Вот и пришли ко мне, говорят: напиши просьбу. Я и написал. А Беспандин узнал
и грозиться начал: "Я, говорит, этому Митьке задние лопатки из вертлюгов
повыдергаю, а не то и совсем голову с плеч снесу..." Посмотрим, как-то он ее
снесет: до сих пор цела.
- Ну, не хвастайся: несдобровать ей, твоей голове, - промолвил старик,
- человек-то ты сумасшедший вовсе!
- А что ж, дядюшка, не вы ли сами мне говорить изволили...
- Знаю, знаю, что ты мне скажешь, - перебил его Овсяников, - точно: по
справедливости должен человек жить и ближнему помогать обязал есть. Бывает,
что и себя жалеть не должен... Да ты разве все так поступаешь? Не водят тебя
в кабак, что ли? не поят тебя, не кланяются, что ли: "Дмитрий Алексеич, -
дескать, - батюшка, помоги, а благодарность мы уж тебе предъявим", - да
целковенький или синенькую из-под полы в руку? А? не бывает этого? сказывай,
не бывает?
- В этом я точно виноват, - отвечал, потупившись, Митя, - но с бедных я
не беру и душой не кривлю.
- Теперь не берешь, а самому придется плохо - будешь брать. Душой не
кривишь... эх, та! Знать, за святых все заступаешься!.. А Борьку Переходова
забыл?.. Кто за него хлопотал? Кто покровительство ему оказывал, а?
- Переходов по своей вине пострадал, точно...
- Казенные деньги потратил... Шутка!
- Да вы, дядюшка, сообразите: бедность, семейство...
- Бедность, бедность... Человек он пьющий, азартный - вот что!
- Пить он с горя начал, - заметил Митя, понизив голос.
- С горя! Ну, помог бы ему, коли сердце в тебе такое ретивое, а не
сидел бы с пьяным человеком в кабаках сам. Что он красно говорит, - вишь,
невидаль какая!
- Человек-то он добрейший...
- У тебя все добрые... - А что, - продолжал Овсяников, обращаясь к
жене, - послали ему... ну, там, ты знаешь...
Татьяна Ильинична кивнула головой.
- Где ты эти дни пропадал? - заговорил опять старик.
- В городе был.
- Небось все на биллиарде играл да чайничал, на гитаре бренчал, по
присутственным местам шмыгал, в задних комнатках просьбы сочинял, с
купецкими сынками щеголял? Так ведь?.. Сказывай!
- Оно, пожалуй, что так, - с улыбкой сказал Митя... - Ах, да! чуть было
не забыл: Фунтиков, Антон Парфеныч, к себе вас в воскресенье просит
откушать.