Бывало, сядет он на Малек-Аделя и поедет - не по соседям, - он с ними
по-прежнему не знался, - а через их поля, мимо усадеб... Полюбуйтесь, мол,
издали, дураки! А то прослышит, что где-нибудь охота проявилась - в отъезжее
поле богатый барин собрался, - он сейчас туда - и гарцует в отдалении, на
горизонте, удивляя всех зрителей красотой и быстротою своего коня и близко
никого к себе не подпуская. Раз какой-то охотник даже погнался за ним со
всей свитой; видит, что уходит от него Чертопханов, и начал он ему кричать
изо всей мочи, на всем скаку: "Эй, ты! Слушай! Бери что хочешь за свою
лошадь! Тысячей не пожалею! Жену отдам, детей! Бери последнее!"
Чертопханов вдруг осадил Малек-Аделя. Охотник подлетел к нему.
- Батюшка! - кричит, - говори: чего желаешь? Отец родной!
- Коли ты царь, - промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и
не слыхивал о Шекспире), - подай мне все твое царство за моего коня - так и
того не возьму! - Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им
на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою - и марш-марш!
Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший) шапку
оземь - да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал.
И как было Чертопханову не дорожить своим конем? Не по его ли милости
оказалось у него снова превосходство несомненное, последнее превосходство
над всеми его соседями?
VI
Между тем время шло, срок платежа приближался, а у Чертопханова не
только двухсот пятидесяти рублей, не было и пятидесяти. Что было делать, чем
помочь? "Что ж? - решил он наконец, - коли не смилостивится жид, не захочет
еще подождать - отдам я ему дом и землю, а сам на коня, куда глаза глядят! С
голоду умру - а Малек-Аделя не отдам!" Волновался он очень и даже
задумывался; но тут судьба - в первый и в последний раз - сжалилась над ним,
улыбнулась ему: какая-то дальняя тетка, самое имя которой было неизвестно
Чертопханову, оставила ему по духовному завещанию сумму, огромную в его
глазах, целых две тысячи рублей! И получил он эти деньги в самую, как
говорится, пору: за день до прибытия жида. Чертопханов чуть не обезумел от
радости - но и не подумал о водке: с самого того дня, как Малек-Адель
поступил к нему, он капли в рот не брал. Он побежал в конюшню и облобызал
своего друга с обеих сторон морды над ноздрями, там, где кожа так нежна
бывает у лошадей. "Теперь уж не расстанемся! - восклицал он, хлопая
Малек-Аделя по шее, под расчесанной гривой. Вернувшись домой, он отсчитал и
запечатал в пакет двести пятьдесят рублей. Потом помечтал, лежа на спине и
покуривая трубочку, о том, как он распорядится с остальными деньгами, - а
именно, каких он раздобудет собак: настоящих костромских и непременно
красно-пегих! Побеседовал даже с Перфишкой, которому обещал новый казакин с
желтыми по всем швам басонами, и лег спать в блаженнейшем настроении духа.
Ему привиделся нехороший сон.
|