- Не поеду я к этому брюхачу. Рыбу даст сотенную, а масло положит
тухлое. Бог с ним совсем!
- А то я Федосью Михайловну встретил.
- Какую это Федосью?
- А Гарпенченки помещика, вот что Микулино сукциону купил. Федосья-то
из Микулина. В Москве на оброке жила в швеях и оброк платила исправно, сто
восемьдесят два рубля с полтиной в год... И дело свое знает: в Москве заказы
получала хорошие. А теперь Гарпенченко ее выписал, да вот и держит так,
должности ей не определяет. Она бы и откупиться готова, и барину говорила,
да он никакого решения не объявляет. Вы, дядюшка, с Гарпенченкой-то знакомы,
- так не можете ли вы замолвить ему словечко?.. А Федосья выкуп за себя даст
хороший.
- Не на твои ли деньги? ась? Ну, ну, хорошо, скажу ему, скажу. Только
не знаю, - продолжал старик с недовольным лицом, - этот Гарпенченко, прости
Господи, жила: векселя скупает, деньги в рост отдает, именья с молотка
приобретает... И кто его в нашу сторону занес? Ох, уж эти мне заезжие! Не
скоро от него толку добьешься, - а впрочем, посмотрим.
- Похлопочите, дядюшка.
- Хорошо, похлопочу. Только ты смотри, смотри у меня! Ну, ну, не
оправдывайся... Бог с тобой, Бог с тобой!.. Только вперед смотри, а то,
ей-Богу, Митя, несдобровать тебе, - ей-Богу, пропадешь. Не все же мне тебя
на плечах выносить... я и сам человек не властный. Ну, ступай теперь с
Богом.
Митя вышел. Татьяна Ильинична отправилась за ним.
- Напой его чаем, баловница, - закричал ей вслед Овсяников... -
Неглупый малый, - продолжал он, - и душа добрая, только я боюсь за него... А
впрочем, извините, что так долго вас пустяками занимал.
Дверь из передней отворилась. Вошел низенький, седенький человек в
бархатном сюртучке.
- А, Франц Иваныч! - вскрикнул Овсяников. - Здравствуйте! как вас Бог
милует?
Позвольте, любезный читатель, познакомить вас и с этим господином.
Франц Иваныч Лежень (Lejeune), мой сосед и орловский помещик, не совсем
обыкновенным образом достиг почетного звания русского дворянина. Родился он
в Орлеане, от французских родителей, и вместе с Наполеоном отправился на
завоевание России, в качестве барабанщика. Сначала все шло как по маслу, и
наш француз вошел в Москву с поднятой головой, но на возвратном пути бедный
m-r Lejeune, полузамерзший и без барабана, попался в руки смоленским
мужичкам. Смоленские мужички заперли его на ночь в пустую сукновальню, а на
другое утро привели к проруби, возле плотины, и начали просить барабанщика
"de la grrrrande armee"* уважить их, то есть нырнуть под лед. M-r Lejeune не
мог согласиться на их предложение и, в свою очередь, начал убеждать
смоленских мужичков, на французском диалекте, отпустить его в Орлеан. "Там,
messieurs, - говорил он, - мать у меня живет, une tendre mere"**. Но
мужички, вероятно, по незнанию географического положения города Орлеана,
продолжали предлагать ему подводное путешествие вниз по течению извилистой
речки Гнилотерки и уже стали поощрять его легкими толчками в шейные и
спинные позвонки, как вдруг, к неописанной радости Леженя, раздался звук
колокольчика и на плотину взъехали огромные сани с пестрейшим ковром на
преувеличенно-возвышенном задке, запряженные тройкой саврасых вяток.