Горностай вытянулся, со свистом фыркнул,
закинул хвост, повел мордой и покосился на нас.
"Ученая птица!" - подумал я.
- Дай волю, дай волю, - проговорил Ситников и уставился на меня.
- Как, по-вашему, будет-с? - спросил он наконец.
- Лошадь недурна, - передние ноги не совсем наделены.
- Ноги отличные! - с убеждением возразил Ситников: - а зад-то...
извольте посмотреть... печь печью, хоть выспись.
- Бабки длинны.
- Что за длинны - помилосердуйте! Пробеги-ка, Петя, пробеги, да рысью,
рысью, рысью... не давай скакать.
Петя опять пробежал по двору с Горностаем. Мы все помолчали.
- Ну, поставь его на место, - проговорил Ситников, - да Сокола нам
подай.
Сокол, вороной, как жук, жеребец голландской породы, со свислым задом и
поджарый, оказался немного получше Горностая. Он принадлежал к числу
лошадей, о которых говорят охотники, что "они секут и рубят, и в полон
берут", то есть на ходу вывертывают и выкидывают передними ногами направо и
налево, а вперед мало подвигаются. Купцы средних лет подлюбливают таких
лошадей: побежка их напоминает ухарскую походку бойкого полового; они хороши
в одиночку, для гулянья после обеда: выступая фертом и скрутив шею, усердно
везут они аляповатые дрожки, нагруженные наевшимся до онеменья кучером,
придавленным купцом, страдающим изжогой, и рыхлой купчихой в голубом
шелковом салопе и лиловом платочке на голове. Я отказался и от Сокола.
Ситников показал мне еще несколько лошадей... Одна наконец, серый в яблоках
жеребец воейковской породы, мне понравилась. Я не мог удержаться и с
удовольствием потрепал ее по холке. Ситников тотчас прикинулся равнодушным.
- А что, он едет хорошо? - спросил я. (О рысаке не говорят: бежит.)
- Едет, - спокойно ответил барышник.
- Нельзя ли посмотреть?..
- Отчего же, можно-с. Эй, Кузя, Догоняя в дрожки заложить.
Кузя, наездник, мастер своего дела, проехал раза три мимо нас по улице.
Хорошо бежит лошадь, не сбивается, задом не подбрасывает, ногу выносит
свободно, хвост отделяет и "держит", редкомах.
- А что вы за него просите?
Ситников заломил цену небывалую. Мы начали торговаться тут же на улице,
как вдруг из-за угла с громом вылетела мастерски подобранная ямская тройка и
лихо остановилась перед воротами Ситникова дома. На охотницкой, щегольской
тележке сидел князь Н.; возле него торчал Хлопаков. Баклага правил
лошадьми... и как правил! сквозь сережку бы проехал, разбойник! Гнедые
пристяжные, маленькие, живые, черноглазые, черноногие, так и горят, так и
поджимаются; свистни только - пропали! Караковая коренная стоит себе,
закинув шею, словно лебедь, грудь вперед, ноги как стрелы, знай головой
помахивает да гордо щурится... Хорошо! Хоть бы царю Ивану Васильевичу в
светлый праздник прокатиться!
- Ваше сиятельство! милости просим! - закричал Ситников.
Князь соскочил с телеги. Хлопаков медленно слез с другой стороны.