Из города - дорог; у соседей, у
Артамоновых, есть живописец и, говорят, отличный, да барыня ему запрещает
чужим людям уроки давать. Говорит, вкус себе испортит". - "Гм, - произнес г.
Беневоленский, задумался и поглядел исподлобья на Андрюшу. - Ну, мы об этом
потолкуем", - прибавил он вдруг и потер себе руки. В тот же день он попросил
у Татьяны Борисовны позволения поговорить с ней наедине. Они заперлись.
Через полчаса кликнули Андрюшу. Андрюша вошел. Г-н Беневоленский стоял у
окна с легкой краской на лице и сияющими глазами. Татьяна Борисовна сидела в
углу и утирала слезы. "Ну, Андрюша, - заговорила она наконец, - благодари
Петра Михайлыча; он берет тебя на свое попечение, увозит тебя в Петербург".
Андрюша так и замер на месте. "Вы мне скажите откровенно, - начал г.
Беневоленский голосом, исполненным достоинства и снисходительности, -
желаете ли вы быть художником, молодой человек, чувствуете ли вы священное
призвание к искусству?" - "Я желаю быть художником, Петр Михайлыч", -
трепетно подтвердил Андрюша. "В таком случае я очень рад. Вам, конечно, -
продолжал г. Беневоленский, - тяжко будет расстаться с вашей почтенной
тетушкой; вы должны чувствовать к ней живейшую благодарность". - "Я обожаю
мою тетушку", - прервал его Андрюша и заморгал глазами. "Конечно, конечно,
это весьма понятно и делает вам много чести; но зато, вообразите, какую
радость со временем... ваши успехи..." - "Обними меня, Андрюша", -
пробормотала добрая помещица. Андрюша бросился ей на шею. "Ну, а теперь
поблагодари своего благодетеля..." Андрюша обнял живот г. Беневоленского,
поднялся на цыпочки и достал-таки его руку, которую благодетель, правда,
принимал, но не слишком спешил принять... Надо ж потешить, удовлетворить
ребенка, ну и себя можно побаловать. Дня через два г. Беневоленский уехал и
увез своего нового питомца.
В течение первых трех лет разлуки Андрюша писал довольно часто,
прилагал иногда к письмам рисунки. Г-н Беневоленский изредка прибавлял также
несколько слов от себя, большей частью одобрительных; потом письма реже
стали, реже, наконец совсем прекратились. Целый год безмолвствовал
племянник; Татьяна Борисовна начинала уже беспокоиться, как вдруг получила
записочку следующего содержания:

"Любезная тетушка!
Четвертого дня Петра Михайлыча, моего покровителя, не стало. Жестокий
удар паралича лишил меня сей последней опоры. Конечно, мне уже теперь
двадцатый год пошел; в течение семи лет я сделал значительные успехи; я
сильно надеюсь на свой талант и могу посредством его жить; я не унываю, но
все-таки, если можете, пришлите мне, на первый случай, 250 рублей
ассигнациями. Целую ваши ручки и остаюсь" и т.д.

Татьяна Борисовна отправила к племяннику 250 рублей. Через два месяца
он потребовал еще; она собрала последнее и выслала еще. Не прошло шести
недель после вторичной присылки, он попросил в третий раз, будто на краски
для портрета, заказанного ему княгиней Тертерешеневой.