Только словно у меня что внутри - в
утробе - порвалось... Дайте дух перевести... с минуточку... барин.
Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня
собственно то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов,
нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие.
- С самого того случая, - продолжала Лукерья, - стала я сохнуть,
чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже - и полно
ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу; все бы лежала. И ни пить, ни
есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша по доброте своей и лекарям
меня показывала, и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не
вышло. И ни один лекарь даже сказать не мог, что за болезнь у меня за такая.
Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый
лед сажали - и все ничего. Совсем я окостенела под конец... Вот и порешили
господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек
неспособно... ну и переслали меня сюда - потому тут у меня родственники
есть. Вот я и живу, как видите.
Лукерья опять умолкла и опять усилилась улыбнуться.
- Это, однако же, ужасно, твое положение! - воскликнул я... и, не зная,
что прибавить, спросил: - А что же Поляков Василий? - Очень глуп был этот
вопрос.
Лукерья отвела глаза немного в сторону.
- Что Поляков? Потужил, потужил - да и женился на другой, на девушке из
Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня
любил, да ведь человек молодой - не оставаться же ему холостым. И какая уж я
ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки у них
есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его
отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
- И так ты все лежишь да лежишь? - спросил я опять.
- Вот так и лежу, барин, седьмой годок. Летом-то я здесь лежу, в этой
плетушке, а как холодно станет - меня в предбанник перенесут. Там лежу.
- Кто же за тобой ходит? Присматривает кто?
- А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной
немного. Есть-то почитай что не ем ничего, а вода - вод она в кружке-то:
всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я сама
дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну, девочка тут
есть, сиротка; нет, нет - да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была... Вы
ее не встретили? Хорошенькая такая, беленькая. Она цветы мне носит; большая
я до них охотница, до цветов-то. Садовых у нас нет, - были, да перевелись.
Но ведь и полевые цветы хороши, пахнут еще лучше садовых. Вот хоть бы
ландыш... на что приятнее!
- И не скучно, не жутко тебе, моя бедная Лукерья?
- А что будешь делать? Лгать не хочу - сперва очень томно было; а потом
привыкла, обтерпелась - ничего; иным еще хуже бывает.
- Это каким же образом?
- А у иного и пристанища нет! А иной - слепой или глухой! А я, слава
Богу, вижу прекрасно и все слышу, все.