Надень-ко червяка, Степа. (Степушка достал
червяка, положил на ладонь, хлопнул по нем раза два, надел на крючок,
поплевал и подал Туману.) Спасибо, Степа... А вы, батюшка, - продолжал он,
обращаясь ко мне, - охотиться изволите?
- Как видишь.
- Так-с... А что это у вас песик аглицкий али фурлянский какой?
Старик любил при случае показать себя: дескать, и мы живали в свете!
- Не знаю, какой он породы, а хорош.
- Так-с... А с собаками изволите ездить?
- Своры две у меня есть.
Туман улыбнулся и покачал головой.
- Оно точно: иной до собак охотник, а иному их даром не нужно. Я так
думаю, по простому моему разуму: собак больше для важности, так сказать,
держать следует... И чтобы все уж и было в порядке: и лошади чтоб были в
порядке, и псари как следует, в порядке, и все. Покойный граф - царство ему
небесное! - охотником отродясь, признаться, не бывал, а собак держал и раза
два в год выезжать изволил. Соберутся псари на дворе в красных кафтанах с
галунами и в трубу протрубят; их сиятельство выйти изволят, и коня их
сиятельству подведут; их сиятельство сядут, а главный ловчий им ножки в
стремена вденет, шапку с головы снимет и поводья в шапке подаст. Их
сиятельство арапельником этак изволят щелкнуть, а псари загогочут, да и
двинутся со двора долой. Стремянный-то за графом поедет, а сам на шелковой
сворке двух любимых барских собачек держит и этак наблюдает, знаете... И
сидит-то он, стремянный-то, высоко, высоко, на казацком седле, краснощекий
такой, глазищами так и водит... Ну, и гости, разумеется, при этом случае
бывают. И забава, и почет соблюден... Ах, сорвался, азиятец! - прибавил он
вдруг, дернув удочкой.
- А что, говорят, граф-таки пожил на своем веку? - спросил я.
Старик поплевал на червяка и закинул удочку.
- Вельможественный был человек, известно-с. К нему, бывало, первые,
можно сказать, особы из Петербурга заезжали. В голубых лентах, бывало, за
столом сидят и кушают. Ну, да уж и угощать был мастер. Призовет, бывало,
меня: "Туман, - говорит, - мне к завтрашнему числу живых стерлядей
требуется: прикажи достать, слышишь?" - "Слушаю, ваше сиятельство". Кафтаны
шитые, парики, трости, духи, ладеколон первого сорта, табакерки, картины
этакие большущие, из самого Парижа выписывал. Задаст банкет, - господи,
владыко живота моего! фейвирки пойдут, катанья! Даже из пушек палят.
Музыкантов одних сорок человек налицо состояло. Калпельмейстера из немцев
держал, да зазнался больно немец; с господами за одним столом кушать
захотел; так и велели их сиятельство прогнать его с Богом: у меня и так,
говорит, музыканты свое дело понимают. Известно: господская власть. Плясать
пустятся - до зари пляшут, и все больше лакосез-матрадура... Э... э... э...
попался, брат! (Старик вытащил из воды небольшого окуня.) На-ко, Степа...
Барин был, как следует, барин, - продолжал старик, закинув опять удочку, - и
душа была тоже добрая.