Мы поехали.
Лес Ардалиона Михайлыча с детства был мне знаком. Вместе с моим
французским гувернером m-r Desire Fleury, добрейшим человеком (который,
впрочем, чуть было навсегда не испортил моего здоровья, заставляя меня по
вечерам пить лекарство Леруа), часто хаживал я в Чаплыгино. Весь этот лес
состоял из каких-нибудь двух- или трехсот огромных дубов и ясеней. Их
статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени
орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там
уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики,
пустельги со свистом носились над неподвижными верхушками, пестрые дятлы
крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно
раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в
кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали
по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно "костыляя";
красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась,
поднявши хвост над головой. В траве, около высоких муравейников, под легкой
тенью вырезных красивых листьев папоротника, цвели фиалки и ландыши, росли
сыроежки, волнянки, грузди, дубовики, красные мухоморы; на лужайках, между
широкими кустами, алела земляника... А что за тень в лесу была! В самый жар,
в полдень - ночь настоящая: тишина, запах, свежесть... Весело проводил я
время в Чаплыгине, и оттого, признаюсь, не без грустного чувства въехал я
теперь в слишком знакомый мне лес. Губительная, бесснежная зима 40-го года
не пощадила старых моих друзей - дубов и ясеней; засохшие, обнаженные,
кое-где покрытые чахоточной зеленью, печально высились они над молодой
рощей, которая "сменила их, не заменив"*. Иные, еще обросшие листьями внизу,
словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные, обломанные
ветви; у других из листвы, еще довольно густой, хотя не обильной, не
избыточной по-прежнему, торчали толстые, сухие, мертвые сучья; с иных уже
кора долой спадала; иные наконец вовсе повалились и гнили, словно трупы, на
земле. Кто бы мог это предвидеть - тени, в Чаплыгине тени нигде нельзя было
найти! Что, думал я, глядя на умирающие деревья: чай, стыдно и горько вам?..
Вспомнился мне Кольцов:
______________
* В 40-м году, при жесточайших морозах, до самого конца декабря не
выпало снегу; зеленя все вымерзли, и много прекрасных дубовых лесов погубила
эта безжалостная зима. Заменить их трудно: производительная сила земли
видимо скудеет; на "заказанных" (с образами обойденных) пустырях, вместо
прежних благородных деревьев, сами собою вырастают березы да осины; а иначе
разводить рощи у нас не умеют. (Прим. И.С.Тургенева.)

Где ж девалася
Речь высокая,
Сила гордая,
Доблесть царская?
Где ж теперь твоя
Мочь зеленая?.