- Примите же теперь от меня...
- Постойте, говорю вам, - перебил ее Лаврецкий. - Я соглашаюсь жить с
вами, Варвара Павловна, - продолжал он, - то есть я вас привезу в Лаврики и
проживу с вами, сколько сил хватит, а потом уеду - и буду наезжать. Вы
видите, я вас обманывать не хочу, но не требуйте больше ничего. Вы бы сами
рассмеялись, если бы я исполнил желание почтенной нашей родственницы и
прижал бы вас к своему сердцу, стал бы уверять вас, что... что прошедшего не
было, что срубленное дерево опять зацветет. Но я вижу: надо покориться. Вы
это слово не так поймете... это все равно. Повторяю... я буду жить с вами...
или нет, я этого обещать не могу... Я сойдусь с вами, буду вас снова считать
моей женой...
- Дайте же ей по крайней мере на том руку, - промолвила Марья
Дмитриевна, у которой давно высохли слезы.
- Я до сих пор не обманывал Варвару Павловну, - возразил Лаврецкий, -
она мне поверит и так. Я ее отвезу в Лаврнки - и помните, Варвара Павловна:
уговор наш будет считаться нарушенным, как только вы выедете оттуда. А
теперь позвольте мне удалиться.
Он поклонился обеим дамам и торопливо вышел вон.
- Вы не берете ее с собою, - крикнула ему вслед Марья Дмитриевна...
- Оставьте его, - шепнула ей Варвара Павловна и тотчас же обняла ее,
начала ее благодарить, целовать у ней руки, называть ее своей
спасительницей.
Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но в душе она не
была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею
сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна
была броситься к ногам мужа.
- Как это вы меня не поняли, - толковала она, - ведь я вам сказала:
припадите.
- Этак лучше, милая тетушка; не беспокойтесь - все прекрасно, -
твердила Варвара Павловна.
- Ну, да ведь и он - холодный, как лед, - заметила Марья Дмитриевна. -
Положим, вы не плакали, да ведь я перед ним разливалась. В Лавриках запереть
вас хочет. Что ж, и во мне вам нельзя будет ездить? Все мужчины
бесчувственны, - сказала она в заключение и значительно покачала головой.
- Зато женщины умеют ценить доброту и великодушие, - промолвила Варвара
Павловна и, тихонько опустившись на колени перед Марьей Дмитриевной, обвила
ее полный стан руками и прижалась к ней лицом. Лицо это втихомолку
улыбалось, а у Марьи Дмитриевны опять закапали слезы.
А Лаврецкий отправился к себе, заперся в комнатке своего камердинера,
бросился на диван и пролежал так до утра.


XLIV



На следующий день было воскресенье. Колокольный звон к ранней обедне не
разбудил Лаврецкого - он не смыкал глаз всю ночь, - но напомнил ему другое
воскресенье, когда он, по желанию Лизы, ходил в церковь. Он поспешно встал;
какой-то тайный голос говорил ему, что он и сегодня увидит ее там же. Он без
шума вышел из дома, велел сказать Варваре Павловне, которая еще спала, что
он вернется к обеду, и большими шагами направился туда, куда звал его
однообразно-печальный звон.