- Разве она богомольна?
- Да, Федя, очень. Больше нас с тобою, Федя.
- А вы разве не богомольны? - заметила, пришепетывая, Настасья
Карповна. - И сегодня к ранней обедне не пошли, а к поздней пойдете.
- Ан нет, - ты одна пойдешь: обленилась я, мать моя, - возразила Марфа
Тимофеевна, - чаем уж очень себя балую. - Она говорила Настасье Карповне
"ты", хотя и жила с ней на ровной ноге - недаром же она была Пестова: трое
Пестовых значатся в синодике Ивана Васильевича Грозного; Марфа Тимофеевна
это знала.
- Скажите, пожалуйста, - начал опять Лаврецкий, - мне Марья Дмитриевна
сейчас говорила об этом... как, бишь, его?.. Паншине. Что это за господин?
- Экая она болтушка, прости господи! - проворчала Марфа Тимофеевна, -
чай, под секретом тебе сообщила, что вот, мол, какой навертывается жених.
Шушукала бы с своим поповичем; нет, видно, ей мало. И ведь нет еще ничего,
да и слава богу! а она уже болтает.
- Почему же слава богу? - спросил Лаврецкий.
- А потому, что молодец мне не нравится; да и чему тут радоваться?
- Не нравится он вам?
- Да, не всех же ему пленять. Будет с него и того, что вот Настасья
Карповна в него влюблена. Бедная вдова вся всполошилась.
- Что вы это, Марфа Тимофеевна, бога вы не боитесь! - воскликнула она,
и румянец мгновенно разлился у ней по лицу и по шее.
- И ведь знает, плут, - перебила ее Марфа Тимофеевна, - знает, чем ее
прельстить: табакерку ей подарил. Федя, попроси у ней табачку понюхать; ты
увидишь, табакерка какая славная: на крышке гусар на коне представлен. Уж ты
лучше, мать моя, не оправдывайся.
Настасья Карповна только руками отмахивалась.
- Ну, а Лиза, - спросил Лаврецкий, - к нему неравнодушна?
- Кажется, он ей нравится, а впрочем, господь ее ведает! Чужая душа, ты
знаешь, темный лес, а девичья и подавно. Вот и Шурочкину душу - поди
разбери! Зачем она прячется, а не уходит, с тех пор как ты пришел?
Шурочка фыркнула подавленным смехом и выскочила вон, а Лаврецкий
поднялся с своего места.
- Да, - промолвил он с расстановкой, - девичью душу не разгадаешь. Он
стал прощаться.
- Что ж? Скоро мы тебя увидим? - спросила Марфа Тимофеевна.
- Как придется, тетушка: тут ведь недалеко.
- Да, ведь ты в Васильевское едешь. Ты не хочешь жить в Лавриках - ну,
это твое дело; только съезди ты, поклонись гробу матери твоей, да и бабкину
гробу кстати. Ты там, за границей, всякого ума набрался, а кто знает, может
быть, они и почувствуют в своих могилках, что ты к ним пришел. Да не забудь,
Федя, по Глафире Петровне тоже панафиду отслужить; вот тебе и целковый.
Возьми, возьми, это я по ней хочу отслужить панафиду. Я ее при жизни не
любила, а нечего сказать, с характером была девка. Умница была; ну и тебя не
обидела. А теперь ступай с богом, а то я тебе надоем.
И Марфа Тимофеевна обняла своего племянника.
- А Лизе за Паншиным не быть, не беспокойся; не такого мужа она стоит.
- Да я нисколько и не беспокоюсь, - отвечал Лаврецкий и удалился.