Паншин скоро догадался, с свойственным ему быстрым
пониманием ощущений другого, что не доставляет особенного удовольствия
своему собеседнику, и под благовидным предлогом скрылся, решив про себя, что
Лаврецкий, может быть, и прекрасный человек, но несимпатичный, "aigri"
{"озлобленный" (франц.).} и, "en somme" {"в конце концов" (франц.).},
несколько смешной. Марья Дмитриевна появилась в сопровождении Гедеоновского;
потом пришла Марфа Тимофеевна с Лизой, за ними пришли остальные домочадцы;
потом приехала и любительница музыки, Беленицына, маленькая, худенькая дама,
с почти ребяческим, усталым и красивым личиком, в шумящем черном платье, с
пестрым веером и толстыми золотыми браслетами; приехал и муж ее,
краснощекий, пухлый человек с большими ногами и руками, с белыми ресницами и
неподвижной улыбкой на толстых губах; в гостях жена никогда с ним не
говорила, а дома, в минуты нежности, называла его своим поросеночком; Паншин
вернулся: очень стало людно и шумно в комнатах. Лаврецкому такое множество
народа было не по нутру; особенно сердила его Беленицына, которая то и дело
глядела на него в лорнет. Он бы тотчас ушел, если б не Лиза: ему хотелось
сказать ей два слова наедине, но он долго не мог улучить удобное мгновенье и
довольствовался тем, что с тайной радостью следил за нею взором; никогда ее
лицо не казалось ему благородней и милей. Она много выигрывала от близости
Беленицыной. Та беспрестанно двигалась на стуле, поводила своими узкими
плечиками, смеялась изнеженным смехом и то щурилась, то вдруг широко
раскрывала глаза. Лиза сидела смирно, глядела прямо и вовсе не смеялась.
Хозяйка села играть в карты с Марфой Тимофеевной, Беленицыным и
Гедеоновским, который играл очень медленно, беспрестанно ошибался, моргал
глазами и утирал лицо платком. Паншин принял меланхолический вид, выражался
кратко, многозначительно и печально, - ни дать ни взять невыказавшийся
художник, - но, несмотря на просьбы Беленицыной, которая очень с ним
кокетничала, не соглашался спеть свой романс: Лаврецкий его стеснял. Федор
Иваныч тоже говорил мало, особенное выражение его лица поразило Лизу, как
только он вошел в комнату: она тотчас почувствовала, что он имеет сообщить
ей что-то, но, сама не зная почему, боялась расспросить его. Наконец,
переходя в залу наливать чай, она невольно поворотила голову в его сторону.
Он тотчас пошел вслед за ней.
- Что с вами? - промолвила она, ставя чайник на самовар.
- А разве вы что заметили? - проговорил он.
- Вы сегодня не такой, каким я вас видела до сих пар.
Лаврецкий наклонился над столом.
- Я хотел, - начал он, - передать вам одно известие, но теперь
невозможно. Впрочем, прочтите вот, что отмечено карандашом в этом фельетоне,
- прибавил он, подавая ей нумер взятого с собою журнала. - Прошу хранить это
в тайне, я зайду завтра утром.
Лиза изумилась... Паншин показался на пороге двери: она положила журнал
к себе в карман.
|