Единственной дочери Павла Петровича и
Каллиопы Карловны, Варваре Павловне, только что минул семнадцатый год, когда
она вышла из ...ского института, где считалась если не первою красавицей, то
уж наверное первою умницей и лучшею музыкантшей и где получила шифр; ей еще
девятнадцати лет не было, когда Лаврецкий увидел ее в первый раз.


XIV



Ноги подкашивались у спартанца, когда Михалевич ввел его в довольно
плохо убранную гостиную Коробьиных и представил хозяевам. Но овладевшее им
чувство робости скоро исчезло: в генерале врожденное всем русским добродушие
еще усугублялось тою особенного рода приветливостью, которая свойственна
всем немного замаранным людям; генеральша как-то скоро стушевалась; что же
касается до Варвары Павловны, то она так была спокойна и
самоуверенно-ласкова, что всякий в ее присутствии тотчас чувствовал себя как
бы дома; притом от всего ее пленительного тела, от улыбавшихся глаз, от
невинно-покатых плечей и бледно-розовых рук, от легкой и в то же время как
бы усталой походки, от самого звука ее голоса, замедленного, сладкого, -
веяло неуловимой, как тонкий запах, вкрадчивой прелестью, мягкой, пока еще
стыдливой, негой, чем-то таким, что словами передать трудно, но что трогало
и возбуждало, - и уже, конечно, возбуждало не робость. Лаврецкий навел речь
на театр, на вчерашнее представление; она тотчас сама заговорила о Мочалове
и не ограничилась одними восклицаниями и вздохами, но произнесла несколько
верных и женски-проницательных замечаний насчет его игры. Михалевич упомянул
о музыке; она, не чинясь, села за фортепьяно и отчетливо сыграла несколько
шопеновских мазурок, тогда только что входивших в моду. Настал час обеда;
Лаврецкий хотел удалиться, но его удержали; за столом генерал потчевал его
хорошим лафитом, за которым генеральский лакей на извозчике скакал к Депре.
Поздно вечером вернулся Лаврецкий домой и долго сидел, не раздеваясь и
закрыв глаза рукою, в оцепенении очарования. Ему казалось, что он теперь
только понимал, для чего стоит жить; все его предположения, намерения, весь
этот вздор и прах, исчезли разом; вся душа его слилась в одно чувство, в
одно желание, в желание счастья, обладания, любви, сладкой женской любви. С
того дня он часто стал ходить к Коробьиным. Полгода спустя он объяснился
Варваре Павловне и предложил ей свою руку. Предложение его было принято;
генерал давным-давно, чуть ли не накануне первого посещения Лаврецкого,
спросил у Михалевича, сколько у него, Лаврецкого, душ; да и Варваре
Павловне, которая во все время ухаживания молодого человека и даже в самое
мгновение признания сохранила обычную безмятежность и ясность души, - и
Варваре Павловне хорошо было известно, что жених ее богат; а Каллиопа
Карловна подумала: "Meine Tochter macht eine schone Partie" {"Моя дочь
делает прекрасную партию" (нем.).}, - и купила себе новый ток.


XV



Итак, предложение его было принято, но с некоторыми условиями.