Лиза ничего не отвечала ему и,
не улыбаясь, слегка приподняв брови и краснея, глядела на пол, но не
отнимала своей руки; а наверху, в комнате Марфы Тимофеевны, при свете
лампадки, висевшей перед тусклыми старинными образами, Лаврецкий сидел на
креслах, облокотившись на колена и положив лицо на руки; старушка, стоя
перед ним, изредка и молча гладила его по волосам. Более часу провел он у
ней, простившись с хозяйкой дома; он почти ничего не сказал своей старинной
доброй приятелыш.це, и она его не расспрашивала... Да и к чему было
говорить, о чем расспрашивать? Она и так все понимала, она и так
сочувствовала всему, чем переполнялось его сердце.


VIII



Федор Иванович Лаврецкий (мы должны попросить у читателя позволение
перервать на время нить нашего рассказа) происходил от старинного
дворянского племени. Родоначальник Лаврецких выехал в княжение Василия
Темного из Пруссии и был пожалован двумя стами четвертями земли в Бежецком
верху. Многие из его потомков числились в разных службах, сидели под
князьями и людьми именитыми на отдаленных воеводствах, но ни один из них не
поднялся выше стольника и не приобрел значительного достояния. Богаче и
замечательнее всех Лаврецких был родной прадед Федора Иваныча, Андрей,
человек жестокий, дерзкий, умный и лукавый. До нынешнего дня не умолкла
молва об его самоуправстве, о бешеном его нраве, безумной щедрости и
алчности неутолимой. Он был очень толст и высок ростом, из лица смугл и
безбород, картавил и казался сонливым; но чем он тише говорил, тем больше
трепетали все вокруг него. Он и жену достал себе под стать. Пучеглазая, с
ястребиным носом, с круглым желтым лицом, цыганка родом, вспыльчивая и
мстительная, она ни в чем не уступала мужу, который чуть не уморил ее и
которого она не пережила, хотя вечно с ним грызлась. Сын Андрея, Петр,
Федоров дед, не походил на своего отца; это был простой степной барин,
довольно взбалмошный, крикун и копотун, грубый, но не злой, хлебосол и
псовый охотник. Ему было за тридцать лет, когда он наследовал от отца две
тысячи душ в отличном порядке, но он скоро их распустил, частью продал свое
именье, дворню избаловал. Как тараканы, сползались со всех сторон знакомые и
незнакомые мелкие людишки в его обширные, теплые и неопрятные хоромы; все
это наедалось чем попало, но досыта, напивалось допьяна и тащило вон что
могло, прославляя и величая ласкового хозяина; и хозяин, когда был не в
духе, тоже величал своих гостей дармоедами и прохвостами, а без них скучал.
Жена Петра Андреича была смиренница; он взял ее из соседнего семейства, по
отцовскому выбору и приказанию; звали ее Анной Павловной. Она ни во что не
вмешивалась, радушно принимала гостей и охотно сама выезжала, хотя
пудриться, по ее словам, было для нее смертью. Поставят тебе, рассказывала
она в старости, войлочный шлык на голову, волосы все зачешут кверху, салом
вымажут, мукой посыплют, железных булавок натыкают - не отмоешься потом; а в
гости без пудры нельзя - обидятся, - мука! Она любила кататься на рысаках, в
карты готова была играть с утра до вечера и всегда, бывало, закрывала рукой
записанный на нее копеечный выигрыш, когда муж подходил к игорному столу; а
все свое приданое, все деньги отдала ему в безответное распоряжение.