Паншин торжественно раскланялся со всеми, а на крыльце, подсаживая Варвару
Павловну в карету, пожал ей руку и закричал вслед: "Au revoir!" {"До
свидания!" (франц.).} Гедеоновский сел с ней рядом; она всю дорогу
забавлялась тем, что ставила, будто не нарочно, кончик своей ножки на его
ногу; он конфузился, говорил ей комплименты; она хихикала и делала ему
глазки, когда свет от уличного фонаря западал в карету. Сыгранный ею самою
вальс звенел у ней в голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило
ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки
музыки - и душа в ней так и загоралась, глаза странно меркли, улыбка
блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
Приехавши домой, Варвара Павловна легко выскочила из кареты - только львицы
умеют так выскакивать, - обернулась к Гедеоновскому и вдруг расхохоталась
звонким хохотом прямо ему в нос.
"Любезная особа, - думал статский советник, пробираясь к себе па
квартиру, где ожидал его слуга со стклянкой оподельдока, - хорошо, что я
степенный человек... только чему ж она смеялась?"
Марфа Тимофеевна всю ночь просидела у изголовья Лизы.


XLI



Лаврецкий провел полтора дня в Васильевском и почти все время пробродил
по окрестностям. Он не мог оставаться долго на одном месте: тоска его
грызла; он испытывал все терзанья непрестанных, стремительных и бессильных
порывов. Вспомнил он чувство, охватившее его душу на другой день после
приезда в деревню; вспомнил свои тогдашние намерения и сильно негодовал на
себя. Что могло оторвать его от того, что он признал своим долгом,
единственной задачей своей будущности? Жажда счастья - опять-таки жажда
счастья!" "Видно, Михалевич прав, - думал он. - Ты захотел вторично изведать
счастья в жизни, - говорил он сам себе, - ты позабыл, что и то роскошь,
незаслуженная, милость, когда оно хоть однажды посетит человека. Оно не было
полно, оно было ложно, скажешь ты; да предъяви же свои права на полное,
истинное счастье! Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается?
Вон мужик едет на косьбу; может быть, он доволен своей судьбою... Что ж?
захотел ли бы ты поменяться с ним? Вспомни мать свою: как ничтожно малы были
ее требования, и какова выпала ей доля? Ты, видно, только похвастался перед
Паншиным, когда сказал ему, что приехал в Россию затем, чтобы пахать землю;
ты приехал волочиться на старости лет за девочками. Пришла весть о твоей
свободе, и ты все бросил, все забыл, ты побежал, как мальчик за бабочкой..."
Образ Лизы беспрестанно представлялся ему посреди его размышлений; он с
усилием изгонял его, как и другой неотвязный образ, другие,
невозмутимо-лукавые, красивые и ненавистные черты. Старик Антон заметил, что
барину не по себе; вздохнувши несколько раз за дверью да несколько раз на
пороге, он решился подойти к нему, посоветовал ему напиться чего-нибудь
тепленького.