- Да, у ней ужасно голова болит, - промолвила Марья Дмитриевна,
обращаясь к Варваре Павловне и закатывая глаза. - У меня самой такие бывают
мигрени...
- Скажите! - возразила Варвара Павловна.
Лиза вошла в теткину комнату и в изнеможении опустилась на стул. Марфа
Тимофеевна долго молча смотрела на нее, тихонько стала перед нею на колени -
и начала, все так же молча, целовать попеременно ее руки. Лиза подалась
вперед, покраснела - и заплакала, но не подняла Марфы Тимофеевны, не отняла
своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права
помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение
за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных,
бессильных рук - и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот
Матрос мурлыкал в широких креслах возле клубка с чулком, продолговатое пламя
лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось перед иконой; в соседней комнатке,
за дверью, стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза
свернутым в клубочек клетчатым носовым платком.
XL
А между тем внизу, в гостиной, шел преферанс; Марья Дмитриевна выиграла
и была в духе. Человек вошел и доложил о приезде Паншина.
Марья Дмитриевна уронила карты и завозилась на кресле; Варвара Павловна
посмотрела на нее с полуусмешкой, потом обратила взоры на дверь. Появился
Паншин, в черном фраке, в высоких английских воротничках, застегнутый
доверху. "Мне было тяжело повиноваться; но вы видите, я приехал" - вот что
выражало его неулыбавшееся, только что выбритое лицо.
- Помилуйте, Вольдемар, - воскликнула Марья Дмитриевна, - прежде вы без
докладу входили!
Паншин ответил Марье Дмитриевне одним только взглядом, вежливо
поклонился ей, но к ручке не подошел. Она представила его Варваре Павловне;
он отступил на шаг, поклонился ей так же вежливо, но с оттенком изящества и
уважения, и подсел к карточному столу. Преферанс скоро кончился. Паншин
осведомился о Лизавете Михайловне, узнал, что она не совсем здорова,
изъявил сожаленье; потом он заговорил с Варварой Павловной,
дипломатически взвешивая и отчеканивая каждое слово, почтительно выслушивая
ее ответы до конца. Но важность его дипломатического тона не действовала на
Варвару Павловну, не сообщалась ей. Напротив: она с веселым вниманием
глядела ему в лицо, говорила развязно, и тонкие ее ноздри слегка трепетали,
как бы от сдержанного смеха. Марья Дмитриевна начала превозносить ее талант;
Паншин учтиво, насколько позволяли ему воротнички, наклонил голову, объявил,
что "он был в этом заранее уверен", - и завел речь чуть ли не о самом
Меттернихе. Варвара Павловна прищурила свои бархатные глаза и, сказавши
вполголоса: "Да ведь вы тоже артист, un confrere" {собрат (франц.).}, -
прибавила еще тише: "Venez!" {"Идите!" (франц.).} - и качнула головой в
сторону фортепьяно. Это одно брошенное слово: "Venez!" - мгновенно, как бы
по волшебству, изменило всю наружность Паншина.
|