Эта Глафира была странное существо: некрасивая, горбатая, худая, с широко
раскрытыми строгими глазами и сжатым тонким ртом, она лицом, голосом,
угловатыми быстрыми движениями напоминала свою бабку, цыганку, жену Андрея.
Настойчивая, властолюбивая, она и слышать не хотела о замужестве.
Возвращение Ивана Петровича ей пришлось не по нутру; пока княжна Кубенская
держала его у себя, она надеялась получить по крайней мере половину
отцовского имения: она и по скупости вышла в бабку. Сверх того, Глафира
завидовала брату; он так был образован, так хорошо говорил по-французски, с
парижским выговором, а она едва умела сказать "бонжур" да "коман ву порто
ву?" {"здравствуйте"... - как вы поживаете?" (франц. "bonjour", "comment
vous portez-vous?").} Правда, родители ее по-французски вовсе не разумели,
да от этого ей не было легче. Иван Петрович не знал, куда деться от тоски и
скуки; невступно год провел он в деревне, да и тот показался ему за десять
лет. Только с матерью своею он и отводил душу и по целым часам сиживал в ее
низких покоях, слушая незатейливую болтовню доброй женщины и наедаясь
вареньем. Случилось так, что в числе горничных Анны Павловны находилась одна
очень хорошенькая девушка, с ясными, кроткими глазками и тонкими чертами
лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого разу приглянулась
Ивану Петровичу; и он полюбил ее: он полюбил ее робкую походку, стыдливые
ответы, тихий голосок, тихую улыбку; с каждым днем она ему казалась милей. И
она привязалась к Ивану Петровичу всей силою души, как только русские
девушки умеют привязываться, - и отдалась ему. В помещичьем деревенском доме
никакая тайна долго держаться не может: скоро все узнали о связи молодого
барина с Маланьей; весть об этой связи дошла, наконец, до самого Петра
Андреича. В другое время он, вероятно, не обратил бы внимания на такое
маловажное дело; но он давно злился на сына и обрадовался случаю пристыдить
петербургского мудреца и франта. Поднялся гвалт, крик и гам: Маланью заперли
в чулан; Ивана Петровича потребовали к родителю. Анна Павловна тоже
прибежала на шум. Она попыталась было укротить мужа, но Петр Андреич уже
ничего не слушал. Ястребом напустился он на сына, упрекал его в
безнравственности, в безбожии, в притворстве; кстати, выместил на нем всю
накипевшую досаду против княжны Кубенской, осыпал его обидными словами.
Сначала Иван Петрович молчал и крепился, но когда отец вздумал грозить ему
постыдным наказаньем, он не вытерпел. "Изувер Дидерот опять на сцене, -
подумал он, - так пущу же я его в дело, постойте; я вас всех удивлю". И тут
же спокойным, ровным голосом, хотя с внутренней дрожью во всех членах, Иван
Петрович объявил отцу, что он напрасно укоряет его в безнравственности; что
хотя он не намерен оправдывать свою вину, но готов ее исправить, и тем
охотнее, что чувствует себя выше всяких предрассудков, а именно - готов
жениться на Маланье.