- Она и тебя обманула, - заметил угрюмо Лаврецкий.
- Положим, положим; я был тут орудием судьбы, - впрочем, что это я вру,
- судьбы тут нету; старая привычка неточно выражаться. Но что ж это
доказывает?
- Доказывает то, что меня с детства вывихнули.
- А ты себя вправь! на то ты человек, ты мужчина; энергии тебе не
занимать стать! - Но как бы то ни было, разве можно, разве позволительно -
частный, так сказать, факт возводить в общий закон, в непреложное правило?
- Какое тут правило? - перебил Лаврецкий, - я не признаю...
- Нет, это твое правило, правило, - перебивал его в свою очередь
Михалевич.
- Ты эгоист, вот что! - гремел он час спустя, - ты желал
самонаслажденья, ты желал счастья в жизни, ты хотел жить только для себя...
- Что такое самонаслажденье?
- И все тебя обмануло; все рухнуло под твоими ногами.
- Что такое самонаслажденье, спрашиваю я тебя?
- И оно должно было рухнуть. Ибо ты искал опоры там, где ее найти
нельзя, ибо ты строил свой дом на зыбком песке...
- Говори ясней, без сравнений, _ибо_ я тебя не понимаю.
- Ибо, - пожалуй, смейся, - ибо нет в тебе веры, нет теплоты сердечной;
ум, все один только копеечный ум... ты просто жалкий, отсталый вольтериянец
- вот ты кто!
- Кто, я вольтериянец?
- Да, такой же, как твой отец, и сам того не подозреваешь.
- После этого, - воскликнул Лаврецкий, - я вправе сказать, что ты
фанатик!
- Увы! - возразил с сокрушеньем Михалевич, - я, к несчастью, ничем не
заслужил еще такого высокого наименования...
- Я теперь нашел, как тебя назвать, - кричал тот же Михалевич в третьем
часу ночи, - ты не скептик, не разочарованный, не вольтериянец, ты - байбак,
и ты злостный байбак, байбак с сознаньем, не наивный бай бак. Наивные
байбаки лежат себе на печи и ничего не делают, потому что не умеют ничего
делать; они и не думают ничего, а ты мыслящий человек - и лежишь; ты мог бы
что-нибудь делать - и ничего не делаешь; лежишь сытым брюхом кверху и
говоришь: так оно и следует, лежать-то, потому что все, что люди ни делают,
- все вздор и ни к чему не ведущая чепуха.
- Да с чего ты взял, что я лежу? - твердил Лаврецкий, - почему ты
предполагаешь во мне такие мысли?
- А сверх того, вы все, вся ваша братия, - продолжал неугомонный
Михалевич, - начитанные байбаки. Вы знаете, на какую ножку немец хромает,
знаете, что плохо у англичан и у французов, - и вам ваше жалкое знание в
подспорье идет, лень вашу постыдную, бездействие ваше гнусное оправдывает.
Иной даже гордится тем, что я, мол, вот умница - лежу, а те, дураки,
хлопочут. Да! А то есть у нас такие господа - впрочем, я это говорю не на
твой счет, - которые всю жизнь свою проводят в каком-то млении скуки,
привыкают к ней, сидят в ней, как... как грыб в сметане, - подхватил
Михалевич и сам засмеялся своему сравнению. - О, это мление скуки - гибель
русских людей! Весь век собирается работать противный байбак...