Но - чудное дело! - превратившись в англомана,
Иван Петрович стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя
патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской
привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его,
неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался
предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде:
"оказать новые опыты самоусердия", "сие не согласуется с самою натурою
обстоятельства" и т. д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных
планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был
недоволен всем, что видел, - отсутствие системы в особенности возбуждало его
желчь. При свидании с сестрою он с первых же слов объявил ей, что он намерен
ввести коренные преобразования, что впредь у него все будет идти по новой
системе. Глафира Петровна ничего не отвечала Ивану Петровичу, только зубы
стиснула и подумала: "Куда же я-то денусь?" Впрочем, приехавши в деревню
вместе с братом и племянником, она скоро успокоилась. В доме точно произошли
некоторые перемены: приживальщики и тунеядцы подверглись немедленному
изгнанию; в числе их пострадали две старухи, одна - слепая, другая -
разбитая параличом, да еще дряхлый майор очаковских времен, которого, по
причине его действительно замечательной жадности, кормили одним черным
хлебом да чечевицей. Также вышел приказ не принимать прежних гостей: всех их
заменил дальний сосед, какой-то белокурый золотушный барон, очень хорошо
воспитанный и очень глупый человек. Появились новые мебели из Москвы;
завелись плевательницы, колокольчики, умывальные столики; завтрак стал иначе
подаваться; иностранные вина изгнали водки и наливки; людям пошили новые
ливреи; к фамильному гербу прибавилась подпись: "In recto virtus..." {"В
законности - добродетель..." (лат.).}. В сущности же власть Глафиры
нисколько не уменьшилась: все выдачи, покупки по-прежнему от нее зависели;
вывезенный из-за границы камердинер из эльзасцев попытался было с нею
потягаться - и лишился места, несмотря на то, что барин ему
покровительствовал. Что же до хозяйства, до управления имениями (Глафира
Петровна входила и в эти дела), то, несмотря на неоднократно выраженное
Иваном Петровичем намерение: вдохнуть новую жизнь в этот хаос, - все
осталось по-старому, только оброк кой-где прибавился, да барщина стала
потяжелее, да мужикам запретили обращаться прямо к Ивану Петровичу. Патриот*
очень уж презирал своих сограждан. Система Ивана Петровича в полной силе
своей применена была только к Феде; воспитание его действительно подверглось
"коренному преобразованию": отец исключительно занялся им.


XI



До возвращения Ивана Петровича из-за границы Федя находился, как уже
сказано, на руках Глафиры Петровны. Ему не было восьми лет, когда мать его
скончалась; он видел ее не каждый день и полюбил ее страстно: память о ней,
об ее тихом и бледном лице, об ее унылых взглядах и робких ласках навеки
запечатлелась в его сердце; но он смутно понимал ее положение в доме; он
чувствовал, что между им и ею существовала преграда, которую она не смела и
не могла разрушить.