Агафья никогда никого не осуждала и Лизу не бранила
за шалости. Когда она бывала, чем недовольна, она только молчала; и Лиза
понимала это молчание; с быстрой прозорливостью ребенка она так же хорошо
понимала, когда Агафья была недовольна другими - Марьей ли Дмитриевной,
самим ли Калитиным. Года три с небольшим ходила Агафья за Лизой; девица Моро
ее сменила; но легкомысленная француженка с своими сухими ухватками да
восклицанием: "Tout ca c'est des betises" - не могла вытеснить из сердца
Лизы ее любимую няню: посеянные семена пустили слишком глубокие корни.
Притом Агафья, хотя и перестала ходить за Лизой, осталась в доме и часто
видалась с своей воспитанницей, которая ей верила по-прежнему.
Агафья, однако, не ужилась с Марфой Тимофеевной, когда та переехала в
калитинский дом. Строгая важность бывшей "паневницы" не нравилась
нетерпеливой и самовольной старушке. Агафья отпросилась на богомолье и не
вернулась. Ходили темные слухи, будто она удалилась в раскольничий скит. Но
след, оставленный ею в душе Лизы, не изгладился. Она по-прежнему шла к
обедне, как на праздник, молилась с наслажденьем, с каким-то сдержанным и
стыдливым порывом, чему Марья Дмитриевна втайне немало дивилась, да и сама
Марфа Тимофеевна, хотя ни в чем не стесняла Лизу, однако старалась умерить
ее рвение и не позволяла ей класть лишние земные поклоны: не дворянская,
мол, это замашка. Училась Лиза хорошо, то есть усидчиво; особенно блестящими
способностями, большим умом ее бог не наградил; без труда ей ничего не
давалось. Она хорошо играла на фортепьяно; но один Лемм знал, чего ей это
стоило. Читала она немного; у ней не было "своих слов", но были свои мысли,
и шла она своей дорогой. Недаром походила она на отца: он тоже не спрашивал
у других, что ему делать. Так росла она - покойно, неторопливо, так достигла
девятнадцатилетнего возраста. Она была очень мила, сама того не зная. В
каждом ее движенье высказывалась невольная, несколько неловкая грация; голос
ее звучал серебром нетронутой юности; малейшее ощущение удовольствия
вызывало привлекательную улыбку на ее губы, придавало глубокий блеск и
какую-то тайную ласковость ее засветившимся глазам. Вся проникнутая чувством
долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, с сердцем добрым и кротким, она
любила всех и никого в особенности; она любила одного бога восторженно,
робко, нежно. Лаврецкий первый нарушил ее тихую внутреннюю жизнь. Такова
была Лиза.


XXXVI



На следующий день, часу в двенадцатом, Лаврецкий отправился к
Калитиным. На дороге он встретил Паншина, который проскакал мимо его верхом,
нахлобучив шляпу на самые брови. У Калитиных Лаврецкого не приняли - в
первый раз с тех пор, как он с ними познакомился. Марья Дмитриевна
"почивали", - так доложил лакей; у "них" голова болела. Марфы Тимофеевны и
Лизаветы Михайловны не было дома. Лаврецкий походил около сада в смутной
надежде встретиться с Лизой, но не увидал никого.