Русский
человек боится и привязывается легко; но уважение его заслужить трудно:
дается оно не скоро и не всякому. Агафью все в доме очень уважали; никто и
не вспоминал о прежних грехах, словно их вместе с старым барином в землю
похоронили.
Сделавшись мужем Марьи Дмитриевны, Калитин хотел было поручить Агафье
домашнее хозяйство; но она отказалась "ради соблазна"; он прикрикнул на нее:
она низко поклонилась и вышла вон. Умный Калитин понимал людей; он и Агафью
понял и не забыл ее. Переселившись в город, он, с ее согласия, приставил ее
в качестве няни к Лизе, которой только что пошел пятый год.
Лизу сперва испугало серьезное и строгое лицо новой няни; но она скоро
привыкла к ней и крепко полюбила. Она сама была серьезный ребенок; черты ее
напоминали резкий и правильный облик Калитина; только глаза у ней были не
отцовские; они светились тихим вниманием и добротой, что редко в детях. Она
в куклы не любила играть, смеялась не громко и не долго, держалась чинно.
Она задумывалась не часто, но почти всегда недаром: помолчав немного, она
обыкновенно кончала тем, что обращалась к кому-нибудь старшему с вопросом,
показывавшим, что голова ее работала над новым впечатлением. Она очень скоро
перестала картавить и уже на четвертом году говорила совершенно чисто. Отца
она боялась; чувство ее к матери было неопределенно, - она не боялась ее и
не ласкалась к ней; впрочем, она и к Агафье не ласкалась, хотя только ее
одну и любила. Агафья с ней не расставалась. Странно было видеть их вдвоем.
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как
воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и
вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над
какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что
рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным
голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников
божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как
спасались, голод терпели и нужду, - и царей не боялись, Христа исповедовали;
как им птицы небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах,
где кровь их падала, цветы вырастали. "Желтофиоли?" - спросила однажды Лиза,
которая очень любила цветы... Агафья говорила с Лизой важно и смиренно,
точно она сама чувствовала, что не ей бы произносить такие высокие и святые
слова. Лиза ее слушала - и образ вездесущего, всезнающего бога с какой-то
сладкой силой втеснялся в ее душу, наполнял ее чистым, благоговейным
страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым, чуть не родным.
Агафья и молиться ее выучила. Иногда она будила Лизу рано на заре, торопливо
ее одевала и уводила тайком к заутрене; Лиза шла за ней на цыпочках, едва
дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота церкви, самая таинственность
этих неожиданных отлучек, осторожное возвращение в дом, в постельку, - вся
эта смесь запрещенного, странного, святого потрясала девочку, проникала в
самую глубь ее существа.