- Я не мог найти здесь увертюру "Оберона", - начал он. - Беленицына
только хвасталась, что у ней вся классическая музыка, - на деле у ней, кроме
полек и вальсов, ничего нет; но я уже написал в Москву, и через неделю вы
будете иметь эту увертюру. Кстати, - продолжал он, - я написал вчера новый
романс; слова тоже мои. Хотите, я вам опою? Не знаю, что из этого вышло;
Беленицына нашла его премиленьким, но ее слова ничего не значат, - я желаю
знать ваше мнение. Впрочем, я думаю, лучше после.
- Зачем же после? - вмешалась Марья Дмитриевна, - отчего же не теперь?
- Слушаю-с, - промолвил Паншин с какой-то светлой и сладкой улыбкой,
которая у него и появлялась и пропадала вдруг, - пододвинул коленом стул,
сел за фортепьяно и, взявши несколько аккордов, запел, четко отделяя слова,
следующий романс:
Луна плывет высоко над землею
Меж бледных туч;
Но движет с вышины волной морскою
Волшебный луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной,
И движется - и в радости и в горе -
Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело... Но ты чужда смятений,
Как та луна.
Второй куплет был спет Паншиным с особенным выражением и силой; в
бурном аккомпанементе слышались переливы волн. После слов: "Мне тяжело..." -
он вздохнул слегка, опустил глаза и понизил голос - morendo {замирая
(итал.).}. Когда он кончил, Лиза похвалила мотив, Марья Дмитриевна сказала:
"Прелестно", а Гедеоновский даже крикнул: "Восхитительно! и поэзия, и
гармония одинаково восхитительны!.." Леночка с детским благоговением
посмотрела на певца. Словом, всем присутствовавшим очень понравилось
произведение молодого дилетанта; но за дверью гостиной в передней стоял
только что пришедший, уже старый человек, которому, судя по выражению его
потупленного лица и движениям плечей, романс Паншина, хотя и премиленький,
не доставил удовольствия. Подождав немного и смахнув пыль с сапогов толстым
носовым платкам, человек этот внезапно съежил глаза, угрюмо сжал губы,
согнул свою, и без того сутулую, спину я медленно вошел в гостиную.
- А! Христофор Федорыч, здравствуйте! - воскликнул прежде всех Паншин и
быстро вскочил со стула.
- Я и не подозревал, что вы здесь, - я бы при вас ни за что не решился
спеть свой романс. Я знаю, вы не охотник до легкой музыки.
- Я не слушиль, - произнес дурным русским языком вошедший человек и,
раскланявшись со всеми, неловко остановился посреди комнаты.
- Вы, мосье Лемм, - сказала Марья Дмитриевна, - пришли дать урок музыки
Лизе?
- Нет, не Лисафет Михайловне, а Елен Михайловне.
|