Дружный крик раздался ему в ответ - и не потому, чтобы вся эта молодежь
очень обрадовалась приезду отдаленного, почти забытого родственника, а
просто потому, что она готова была шуметь и радоваться при всяком удобном
случае. Лаврецкого тотчас окружили: Леночка, как старинная знакомая, первая
назвала себя, уверила его, что еще бы немножко - и она непременно его бы
узнала, и представила ему все остальное общество, называя каждого, даже
жениха своего, уменьшительными именами. Вся толпа двинулась через столовую в
гостиную. Обои в обеих комнатах были другие, но мебель уцелела; Лаврецкий
узнал фортепьяно; даже пяльцы у окна стояли те же, в том же положении - и
чуть ли не с тем же неконченным шитьем, как восемь лет тому назад. Его
усадили на покойное кресло; все чинно уселись вокруг него. Вопросы,
восклицания, рассказы посыпались наперерыв.
- А давно мы вас не видали, - наивно заметила Леночка, - и Варвару
Павловну тоже не видали.
- Еще бы! - поспешно подхватил ее брат. - Я тебя в Петербург увез, а
Федор Иваныч все жил в деревне.
- Да, ведь с тех пор и мамаша скончалась.
- И Марфа Тимофеевна, - промолвила Шурочка.
- И Настасья Карповна, - возразила Леночка, - и мосье Лемм...
- Как? и Лемм умер? - спросил Лаврецкий.
- Да, - отвечал молодой Калитин, - он уехал отсюда в Одессу; говорят,
кто-то его туда сманил; там он и скончался.
- Вы не знаете, музыки после него не осталось?
- Не знаю; едва ли.
Все замолкли и переглянулись. Облачко печали налетело на все молодые
лица.
- А Матроска жив, - заговорила вдруг Леночка.
- И Гедеоновский жив, - прибавил ее брат. При имени Гедеоновского разом
грянул дружный смех.
- Да, он жив и лжет по-прежнему, - продолжал сын Марьи Дмитриевны, - и.
вообразите, вот эта егоза (он указал на институтку, сестру своей жены) вчера
ему перцу в табакерку насыпала.
- Как он чихал! - воскликнула Леночка, - и снова зазвенел неудержимый
смех.
- Мы о Лизе недавно имели вести, - промоловил молодой Калитин, - и
опять кругом все притихло, - ей хорошо, здоровье ее теперь поправляется
понемногу.
- Она все в той же обители? - спросил не без усилия Лаврецкий.
- Все в той же.
- Она к вам пишет?
- Нет, никогда; к нам через людей вести доходят. - Сделалось внезапное,
глубокое молчанье; вот "тихий ангел пролетел", - подумали все.
- Не хотите ли вы в сад? - обратился Калитин к Лаврецкому, - он очень
хорош теперь, хотя мы его и запустили немножко.
Лаврецкий вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза, - была та
самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых,
не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и
душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести,
- чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то
обладал. Вместе с молодежью прошелся он по аллеям; липы немного постарели и
выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты
поднялись, малинник вошел в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло
свежим дромом, лесом, травою, сиренью.