С величайшей похвалой отозвался
энтузиаст о Варваре Павловне. "Это, брат ты мой, - воскликнул он со
свойственною ему порывистой певучестью в голосе, - эта девушка -
изумительное, гениальное существо, артистка в настоящем смысле слова, и
притом предобрая". Заметив из расспросов Лаврецкого, какое впечатление
произвела на него Варвара Павловна, он сам предложил ему познакомить его с
нею, прибавив, что он у них как свой; что генерал человек совсем не гордый,
а мать так глупа, что только тряпки не сосет. Лаврецкий покраснел,
пробормотал что-то невнятное и убежал. Целых пять дней боролся он со своею
робостью; на шестой день молодой спартанец надел новенький мундир и отдался
в распоряжение Михалевичу, который, будучи своим человеком, ограничился тем,
что причесал себе волосы, - и оба отправились к Коробьиным.


XIII



Отец Варвары Павловны, Павел Петрович Коробьин, генерал-майор в
отставке, весь свой век провел в Петербурге на службе, слыл в молодости
ловким танцором и фрунтовиком, находился, по бедности, адъютантом при
двух-трех невзрачных генералах, женился на дочери одного из них, взяв тысяч
двадцать пять приданого, до тонкости постиг всю премудрость учений и
смотров; тянул, тянул лямку и, наконец, годиков через двадцать добился
генеральского чина, получил полк. Тут бы ему отдохнуть и упрочить, не спеша,
свое благосостояние; он на это и рассчитывал, да немножко неосторожно повел
дело; он придумал было новое средство пустить в оборот казенные деньги, -
средство оказалось отличное, но он не вовремя поскупился: на него донесли;
вышла более чем неприятная, вышла скверная история. Кое-как отвертелся
генерал от истории, но карьера его лопнула: ему посоветовали выйти в
отставку. Года два потолкался он еще в Петербурге, в надежде, не наскочит ли
на него тепленькое статское место; но место на него не наскакивало; дочь
вышла из института, расходы увеличивались с каждым днем... Скрепя сердце
решился он переехать в Москву на дешевые хлеба, нанял в Старой Конюшенной
крошечный низенький дом с саженным гербом на крыше и зажил московским
отставным генералом, тратя 2750 рублей в год. Москва - город хлебосольный,
рада принимать встречных и поперечных, а генералов и подавно; грузная, но не
без военной выправки, фигура Павла Петровича скоро стала появляться в лучших
московских гостиных. Его голый затылок, с косицами крашеных волос и
засаленной анненской лентой на галстуке цвета воронова крыла, стал хорошо
известен всем скучливым и бледным юношам, угрюмо скитающимся во время танцев
вокруг игорных столов. Павел Петрович сумел поставить себя в обществе;
говорил мало, но, по старой привычке, в нос, - конечно, не с лицами чинов
высших; осторожно играл в карты, дома ел умеренно, а в гостях за шестерых. О
жене его почти сказать нечего; звали ее Каллиопой Карловной; из левого ее
глаза сочилась слезинка, в силу чего Каллиопа Карловна (притом же она была
немецкого происхождения) сама считала себя за чувствительную женщину; она
постоянно чего-то все боялась, словно не доела, и носила узкие бархатные
платья, ток и тусклые дутые браслеты.