Она отправилась в свою комнату. Но не успела она еще отдохнуть от
объяснения с Паншиным и с матерью, как на нее опять обрушилась гроза, и с
такой стороны, откуда она меньше всего ее ожидала. Марфа Тимофеевна вошла к
ней в комнату и тотчас захлопнула за собою дверь. Лицо старушки было бледно,
чепец сидел набоку, глаза ее блестели, руки, губы дрожали. Лиза изумилась:
она никогда еще не видала своей умной и рассудительной тетки в таком
состоянии.
- Прекрасно, сударыня, - начала Марфа Тимофеевна трепетным и
прерывистым шепотом, - прекрасно! У кого ты это только выучилась, мать
моя... Дай мне воды; я говорить не могу.
- Успокойтесь, тетушка, что с вами? - говорила Лиза, подавая ей стакан
воды. - Ведь вы сами, кажется, не жаловали господина Паншина.
Марфа Тимофеевна отставила стакан.
- Пить не могу: зубы себе последние выбью. Какой тут Паншин? К чему тут
Паншин? А ты лучше мне скажи, кто тебя научил свидания по ночам назначать,
а, мать моя?
Лиза побледнела.
- Ты, пожалуйста, не вздумай отговариваться, - продолжала Марфа
Тимофеевна. - Шурочка сама все видела и мне сказала. Я ей запретила болтать,
а она не солжет.
- Я и не отговариваюсь, тетушка, - чуть слышно промолвила Лиза.
- А-а! Так вот как, мать моя; ты свидание ему назначила, этому старому
греховоднику, смиреннику этому?
- Нет.
- Как же так?
- Я сошла вниз в гостиную за книжкой: он был в саду - и позвал меня.
- И ты пошла? Прекрасно. Да ты любишь его, что ли?
- Люблю, - отвечала тихим голосом Лиза.
- Матушки мои! она его любит! - Марфа Тимофеевна сдернула с себя чепец.
- Женатого человека любит! а? любит!
- Он мне сказывал... - начала Лиза.
- Что он тебе сказывал, соколик эдакой, что-о?
- Он мне сказывал, что жена его скончалась.
Марфа Тимофеевна перекрестилась.
- Царство ей небесное, - прошептала она, - пустая была бабенка - не тем
будь помянута. Вот как: вдовый он, стало быть. Да он, я вижу, на все руки.
Одну жену уморил, да и за другую. Каков тихоня? Только вот что скажу тебе,
племянница: в наши времена, как я молода была, девкам за такие проделки
больно доставалось. Ты не сердись на меня, мать моя; за правду одни дураки
сердятся. Я и отказать ему велела сегодня. Я его люблю, но этого я ему
никогда не прощу. Вишь, вдовый! Дай-ка мне воды. А что ты Паншина с носом
отослала, за это ты у меня молодец; только не сиди ты по ночам с этой козьей
породой, с мужчинами; не сокрушай ты меня, старуху! А то ведь я не все
ласкаться - я и кусаться умею... Вдовый!
Марфа Тимофеевна ушла, а Лиза села в уголок и заплакала. Горько ей
стало на душе; не заслужила она такого униженья. Не веселостью сказывалась
ей любовь: во второй раз плакала она со вчерашнего вечера. В ее сердце едва
только родилось то новое, нежданное чувство, я уже как тяжело поплатилась
она за него, как грубо коснулись чужие руки ее заветной тайны! Стыдно, и
горько, и больно было ей: но ни сомненья, ни страха в ней не было, - и
Лаврецкий стал ей еще дороже.