- Это не важно, - промолвил Лаврецкий, - важно то, что вы его не
любите.
- Перестаньте, что это за разговор! Мне все мерещится ваша покойная
жена, и вы мне страшны.
- Не правда ли, Вольдемар, как мило играет моя Лизет? - говорила в то
же время Марья Дмитриевна Паншину.
- Да, - отвечал Паншин, - очень мило.
Марья Дмитриевна с нежностью посмотрела на молодого своего партнера; но
тот принял еще более важный и озабоченный вид и объявил четырнадцать
королей.


XXXI



Лаврецкий не был молодым человеком; он не мог долго обманываться насчет
чувства, внушенного ему Лизой; он окончательно в тот же день убедился в том,
что полюбил ее. Не много радости принесло ему это убеждение. "Неужели, -
подумал он, - мне в тридцать пять лет нечего другого делать, как опять
отдать свою душу в руки женщины? Но Лиза не чета той: она бы не потребовала
от меня постыдных жертв; она не отвлекла бы меня от моих занятий; она бы
сама воодушевила меня на честный, строгий труд, и мы пошли бы оба вперед к
прекрасной цели. Да, - кончил он свои размышления, - все это хорошо, но худо
то, что она вовсе не захочет пойти со мной. Недаром она сказала мне, что я
ей страшен. Зато и Паншина она не любит... Слабое утешение!"
Лаврецкий поехал в Васильевское; но и четырех дней там не выжил, - так
ему показалось скучно. Его томило также ожидание: известие, сообщенное г-м
Жюлем, требовало подтверждения, а он не получал никаких писем. Он вернулся в
город и просидел вечер у Калитиных. Ему легко было заметить, что Марья
Дмитриевна была против него восстановлена; но ему удалось несколько
умилостивить ее, проиграв ей рублей пятнадцать в пикет, и он провел около
получаса почти наедине с Лизой, несмотря на то, что мать ей еще накануне
советовала не быть слишком фамильярной с человеком "qui a un si grand
ridicule" {"с которым случилась такая нелепость" (франц.).}. Он нашел в ней
перемену: она стала как будто задумчивее, попеняла ему за его отсутствие и
спросила его: не пойдет ли он на другой день к обедне? (На другой день было
воскресенье.)
- Ступайте, - сказала она прежде, чем он успел ответить, - мы вместе
помолимся за упокой ее души. - Потом она прибавила, что не знает, как ей
быть, не знает, имеет ли она право заставлять Паншина долее ждать ее
решения.
- Почему же? - спросил Лаврецкин.
- Потому, - сказала она, - что я уже теперь начинаю подозревать, какое
будет это решение.
Она объявила, что голова у ней болит, и ушла к себе наверх,
нерешительно протянув Лаврецкому кончики пальцев.
На другой день Лаврецкий отправился к обедне. Лиза уже была в церкви,
когда он пришел. Она заметила его, хотя не обернулась к нему. Она усердно
молилась: тихо светились ее глаза, тихо склонялась и поднималась ее голова.
Он почувствовал, что она молилась и за него, - и чудное умиление наполнило
его душу. Ему было и хорошо и немного совестно. Чинно стоявший народ, родные
лица, согласное пение, запах ладану, длинные косые лучи от окон, самая
темнота стен и сводов - все говорило его сердцу.