В Марьине им все чрезвычайно обрадовались. Продолжительное отсутствие
сына начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал ногами и
подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала к нему с сияющими глазами и
объявила о приезде "молодых господ"; сам Павел Петрович почувствовал
некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки
возвратившихся странников. Пошли толки, расспросы; говорил больше Аркадий,
особенно за ужином, который продолжался далеко за полночь. Николай Петрович
велел подать несколько бутылок портера, только что привезенного из Москвы, и
сам раскутился до того, что щеки у него сделались малиновые и он все смеялся
каким-то не то детским, не то нервическим смехом. Всеобщее одушевление
распространилось и на прислугу. Дуняша бегала взад и вперед как угорелая и
то и дело хлопала дверями; а Петр даже в третьем часу ночи все еще пытался
сыграть на гитаре вальс-казак. Струны жалобно и приятно звучали в
неподвижном воздухе, но, за исключением небольшой первоначальной фиоритуры,
ничего не выходило у образованного камердинера: природа отказала ему в
музыкальной способности, как и во всех других.
А между тем жизнь не слишком красиво складывалась в Марьине, и бедному
Николаю Петровичу приходилось плохо. Хлопоты по ферме росли с каждым днем -
хлопоты безотрадные, бестолковые. Возня с наемными работниками становилась
невыносимою. Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши
задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись
небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по
своей тяжести; другую с первого разу испортили; половина скотного двора
сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с
головешкой окуривать свою корову... правда, по уверению той же старухи, вся
беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые
сыры и молочные скопы. Управляющий вдруг обленился и даже начал толстеть,
как толстеет всякий русский человек, попавший на "вольные хлеба". Завидя
издали Николая Петровича, он, чтобы заявить свое рвение, бросал щепкой в
пробегавшего мимо поросенка или грозился полунагому мальчишке, а впрочем,
больше все спал. Посаженные на оброк мужики не взносили денег в срок, крали
лес; почти каждую ночь сторожа ловили, а иногда с бою забирали крестьянских
лошадей на лугах "фермы". Николай Петрович определил было денежный штраф за
потраву, но дело обыкновенно кончалось тем, что, постояв день или два на
господском корме, лошади возвращались к своим владельцам. К довершению
всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены
их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг
поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы,
лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и
расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою
бранью.