Базаров упорно и угрюмо молчал. Одинцова раза два - прямо, не украдкой -
посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными глазами, с
отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: "Нет...
нет... нет..." После обеда она со всем обществом отправилась в сад и, видя,
что Базаров желает заговорить с нею, сделала несколько шагов в сторону и
остановилась. Он приблизился к ней, но и тут не поднял глаз и глухо
промолвил:
- Я должен извиниться перед вами, Анна Сергеевна. Вы не можете не
гневаться на меня.
- Нет, я на вас не сержусь, Евгений Васильич, - отвечала Одинцова, - но
я огорчена.
- Тем хуже. Во всяком случае, я довольно наказан. Мое положение, с этим
вы, вероятно, согласитесь, самое глупое. Вы мне написали: зачем уезжать? А я
не могу и не хочу остаться. Завтра меня здесь не будет.
- Евгений Васильич, зачем вы...
- Зачем я уезжаю?
- Нет, я не то хотела сказать.
- Прошедшего не воротишь, Анна Сергеевна... а рано или поздно это
должно было случиться. Следовательно, мне надобно уехать. Я понимаю только
одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию не бывать
никогда. Ведь вы, извините мою дерзость, не любите меня и не полюбите
никогда?
Глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей.
Анна Сергеевна не отвечала ему. "Я боюсь этого человека", - мелькнуло у
ней в голове.
- Прощайте-с, - проговорил Базаров, как бы угадав ее мысль, и
направился к дому.
Анна Сергеевна тихонько пошла вслед за ним и, подозвав Катю, взяла ее
под руку. Она не расставалась с ней до самого вечера. В карты она играть не
стала и все больше посмеивалась, что вовсе не шло к ее побледневшему и
смущенному лицу. Аркадий недоумевал и наблюдал за нею, как молодые люди
наблюдают, то есть постоянно вопрошал самого себя: что, мол, это значит?
Базаров заперся у себя в комнате; к чаю он, однако, вернулся. Анне Сергеевне
хотелось сказать ему какое-нибудь доброе слово, но она не знала, как
заговорить с ним...
Неожиданный случай вывел ее из затруднения: дворецкий доложил о приезде
Ситникова.
Трудно передать словами, какою перепелкой влетел в комнату молодой
прогрессист. Решившись, с свойственною ему назойливостью, поехать в деревню
к женщине, которую он едва знал, которая никогда его не приглашала, но у
которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему люди, он
все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее
затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что
Евдоксия, дескать, Кукшина прислала его узнать о здоровье Анны Сергеевны и
что Аркадий Николаевич тоже ему всегда отзывался с величайшею похвалой... На
этом слове он запнулся и потерялся до того, что сел на собственную шляпу.
Однако, так как никто его не прогнал и Анна Сергеевна даже представила его
тетке и сестре, он скоро оправился и затрещал на славу.